Том 4. Перед историческим рубежом. Политическая хроника

Первый путь, это — колоссальный погром извне, повторение Севастополя. Крах военного «могущества» скомпрометирует весь правительственный персонал, более того, — самый режим. Неизбежное следствие отсюда — необходимость правительственного обновления, а единственное средство обновления — обращение к «обществу».

Не исключена возможность и другого более «планомерного» пути. Прийти к полному внешнему разгрому самодержавие может лишь исчерпав все возможности победы, а значит — доведя до высшего напряжения все силы и средства государства. Но максимальная степень такого напряжения — если отвлечься от общего хозяйственного положения страны — определяется объемом общих интересов, связывающих правительство с обществом. Взяв от последнего все, что можно было взять, и даже сверх того, самодержавие, прежде чем расшибить свою преступную голову об англо-японский бронированный кулак, может попытаться расширить поле соприкосновения правительственных интересов с интересами «общества», т.-е. заинтересовать господствующие классы в успехах правительственного предприятия в целом, поставив его, в той или другой части, под их контроль. На либерально-канцелярском жаргоне это значит "призвать к участию в правительственных трудах земские силы страны". Незачем, разумеется, говорить, что такого рода «призыв» будет означать не энергичную ликвидацию пришедшего к банкротству государственного хозяйства, а лишь внесение в него некоторых коррективов. Но незачем, пожалуй, и разъяснять, что класс, "с самого начала склонный к предательству народа и к компромиссу с коронованным представителем старого общества", ни на что больше и не посягает. И он не только не пытается отрезать монархическое правительство с его авантюрой от всего общества, наоборот, с дряблым пафосом говорит о «нашей» войне, «наших» успехах, о «нашем» миролюбии и о вероломстве «нашего» врага. Буржуазные инстинкты подсказывают оппозиции необходимость не наносить ударов тем фетишам, которые называются "национальной честью", "национальной славой", "национальным делом", которые играют по отношению к интересам господствующих классов роль добрых исторических гениев — не только при крепостническом абсолютизме, но и в самой свободной из демократий. Эти националистические иллюзии, переходящие в народное сознание со страниц школьных учебников, с церковной паперти, с ораторской трибуны, со столбцов буржуазной прессы, позволяют господствующим классам поддерживать в народе необходимое душевное равновесие в то время, когда фискальный аппарат — во имя колониальной политики — тянет из народа жилы щипцами милитаризма. Останавливаясь сегодня с лицемерным уважением перед образами националистической мифологии, либеральная буржуазия обнаруживает этим, что она не решается плевать в колодезь, из которого ей еще не раз придется утолять свою жажду. "Да здравствует Россия!" и "Да здравствует армия!"

Да, пасуя пред патриотической вакханалией, оппозиция обнаруживает не только полицейский страх, она повинуется смутному голосу классового инстинкта. Но сознательный голос классового интереса требует от нее немедленного и активного участия в политическом размежевании общественных сил. Это противоречие непримиримо, — оно коренится в историческом положении буржуазии. Практический выход из противоречия определяется степенью ее политического разложения. В данном случае степень так высока, что либерализм пришел к необходимости самоустранения… пока что. Из страха пред силами революции он уступает им место.

"Искра" N 60, 25 февраля 1904 г.

Политические письма. Две толпы

Патриотическим манифестациям приказано не быть. Полицейские регистраторы уровня патриотических чувств забили тревогу. Их охватило опасение, как бы «патриотизм» не перешел в свою противоположность — жизнь последних лет не раз доставляла им такие «диалектические» сюрпризы! — и они приказали «порыву» прекратиться. И, по-видимому, в высшей степени вовремя…

За широкую толпу пассивных демонстрантов, примыкавших по пути, в силу законов массового сцепления, за эту толпу никак нельзя было ручаться. В ее «патриотических» криках, поскольку они были, точно спертый воздух в отдушину, выливались ее накипевшие по всяким и всяческим поводам чувства. И если б ей был брошен с энергией другой лозунг, она подхватила бы и его. Уже слышался неосмысленный, но несомненно, непатриотический крик: "Социалия, соединяйтесь!" (в Таганроге)… Создавались и подхватывались и другие боевые крики… Опасность нарастала.

Что же касается другой, наиболее «деятельной» и активной части демонстрантов ("все гнусное повылазило из своих углов!" пишет об этой другой части киевский корреспондент), — то ее непринужденное поведение прямо и непосредственно требовало полицейского "призыва к порядку".