Том 4. После конца. Вселенские истории. Рассказы

— Лиза, все, что происходит у меня с сестрой, тебя не касается. И не касается нашей любви.

Действительно, страсть текла рекой. И Лиза забылась. Тем более что так же внезапно Вера прекратила свои посещения. Лиза удивилась, но по взгляду Душина поняла, что так надо, что все идет нормально.

Текла невиданная жизнь, и Лиза не считала дни, не знала, где она и что происходит вовне. Однажды Душин спросил, как зовут ее мужа, и она запнулась на несколько секунд. Продолжалась любовь, но продолжалась и закрытость. Душин был по-прежнему непроницаем. Ночью — Лиза слышала сквозь сновидения — приходили какие-то люди, что-то приносили, грузили и исчезали.

Но одним безоблачным утром Душин ошеломил ее:

— Лиза, ты должна вернуться домой. И там, в другой обстановке, все спокойно обдумай и реши, сможешь ли ты быть со мной навсегда. Ты скажешь: я не знаю всего, но и я всего не знаю. Мы поплывем в очень далекое путешествие вместе. Билеты нам будут не нужны. Думай и решай. Собирайся, и я скажу тебе, как дать ответ. Но ты свободна поступать, как найдешь нужным…

Тон разговора был абсолютно категоричен. Лиза не сопротивлялась, что-то пролепетала. Оглушенную этим приказом Душина, ее посадили в автомобиль и извилистыми путями привезли в Москву, к станции метро «Речной вокзал».

…Квартира ее оказалась пуста. Она включила телевизор, узнала время и день. До возвращения мужа оставалось чуть более двух недель. Мобильником по ряду причин она не пользовалась, и считалось, что она отдыхает на даче. Поэтому, вероятно, все эти дни — а сколько их было, этих дней? — домашний телефон молчал.

…Лиза машинально входила в эту жизнь. Позвонила в журнал по поводу интервью, заплатила за квартиру. Ела, мылась, заходила в магазин — все как во сне.

Наконец, заглянула в Интернет. И содрогнулась. Узнала, что Галина Медакина, жена крупного предпринимателя, погибла в Чили в автокатастрофе. Сам капиталист остался жив.

Но особенно она не задумалась — погибла так погибла. Все ее сознание было направлено на одно: возвращаться к Душину или нет. Это мучило ее по ночам, в полудреме, и тогда, когда возникала в пустоте страшная, черная пустота Вериных глаз, и даже тогда, когда мельком пробегали легкие детские сны. Тайная бесконечность манила ее к Душину, но когда она лежала в своей мягкой теплой кроватке и гладила свои нежные ноги, ничего, кроме этой неги, не хотелось. Но Душин, его лицо не покидало ее изнутри.

И вдруг она решила твердо и бесповоротно: не возвращусь. Страх победил страсть. Она дала знать об этом Душину, и он спокойно принял ее отказ.

Его тайна легко победила страсть, а может быть, и любовь.

Невозможное возможно

Психоаналитик Анатолий Дмитриевич Сухарев, сидя у себя в кабинете, матерно выругался. Озадачил его (и первый раз) его коллега по психоанализу, Сазонов Валерий Дмитриевич, с которым они вместе кончали педагогический институт, со специализацией по линии психологических наук. Впрочем, в институте они почти не пересекались.

Сам Анатолий Дмитриевич, чуть толстоватый мужчина лет 40, непьющий, считался успешным в своей сфере, порой приводя в чувство самых пещерных шизофреников. Но и Валерий Дмитриевич считался успешным тоже, порой именно шизофреников чуть-чуть облагополучивал, что рассматривалось как редкость.

Итак, матерно выругавшись, Сухарев набрал телефон коллеги. Сазонов отозвался.

— Валерий Дмитриевич, — начал Сухарев, — я прямой человек, хоть и психоаналитик, меня поражает одно обстоятельство.

— Какое? — возник ласковый голос Валерия Дмитриевича.

— Удивительно, но факт: многие мои пациенты, как то, например, Вера Свиридова, Артем Филимонов, Аркадий Мешков и другие, одновременно ходят и к вам. Согласитесь, что это ненормально. У меня одни методы, у вас, вероятно, другие. Такое их собьет и добьет. Причем, что странно, все они ходят именно к вам.

— Хи-хи-хи, — только и ответили в трубке.

— Что? — не веря ушам, воскликнул Сухарев.

— Дорогой Анатолий Дмитриевич, — раздался ответ. — Всему есть научное объяснение, пусть порой и натянутое, даже ложное. Что делать? Нам надо повидаться и выяснить все при свете всемогущего человеческого разума. Больные, я думаю, не виноваты.

На следующий день Сухарев встретился с Сазоновым у себя в офисе. Он не помнил Сазонова в лицо, но мутно вспомнил, увидев его. Чуть толстоватый, умильный человечек, тоже лет около 40, для психоаналитика, пожалуй, слишком ласковый. «Но, может быть, это маска, игра», — подумал Сухарев. Сухарев и рот не успел открыть, чтоб выяснить «обстоятельства», как Валерий Дмитриевич сразу перешел в наступление, причем довольно диким образом. Он спросил:

— Когда точно, Анатолий Дмитриевич, вы родились?

— 2 июня 1970 года.

Сазонов всплеснул руками:

— Представьте, и я!

— Что «и я»?

— Я тоже родился 2 июня 1970 года!

— Хм, бывает же…

— А как звали вашего папу?

— Дмитрий Васильевич.

— И моего тоже звали Дмитрий Васильевич. Бывает.

Сухарев покраснел.

— Но фамилии-то разные…

— А как вашу мамулю звали, Анатолий Дмитриевич? — хитро перебил Сазонов.

— Наталья Петровна.

— И мою тоже. Могу показать свидетельство о рождении.