Том 4. Приключения Тома Сойера. Жизнь на Миссисипи

«Здесь я узрел впервые то, что так давно желал увидеть, и ощутил этот миг как полное вознаграждение за все трудности, кои я испытал во время столь дальнего пути; я стоял, глядя на реку, пока темнота не лишила меня возможности что-либо видеть. Но только после многократного посещения этих краев я понял истинное величие этого зрелища».

А вот впечатления миссис Троллоп. Она писала несколько месяцев спустя, в том же 1827 году, подъезжая к устью Миссисипи:

«Первым признаком нашего приближения к суше было появление этой могучей реки, стремящей вперед грязную массу своих вод и смешивающейся с темной лазурью Мексиканского залива. Я никогда не видела зрелища более унылого, чем место впадения Миссисипи. Если бы Данте видел его, он мог бы запечатлеть весь этот ужас в картинах нового ада.

Только один предмет высится над плещущими волнами: мачта корабля, давно погибшего при попытке пройти через мель; она все еще стоит — печальный свидетель былого крушения и зловещий пророк крушения грядущего».

Вот впечатления достопочтенного Чарльза-Огастэса Мэррея (от реки близ Сент-Луиса) семь лет спустя:

«Только поднявшись по мощному потоку на пятьдесят — сто миль и окинув его не только оком телесным, но и оком воображения, начинаешь понимать всю его силу и величие. Видишь, как он оплодотворяет бескрайнюю долину, как течение несет трофеи бесчисленных побед над подрытыми водою лесами — то унося большие глыбы земли с их растительностью, то образуя острова, предназначенные в будущем стать местом жительства человека. И пока предаешься этим размышлениям, приходит пора, когда мысль подсказывает тебе, что поток уже прошел до тебя две или три тысячи миль, а предстоит ему пройти еще тысячу триста миль, чтобы достигнуть места своего назначения — океана».

А теперь познакомьтесь с впечатлениями капитана королевского флота Марриэта, автора морских романов, писавшего в 1837 году, через три года после мистера Мэррея:

«Вероятно, никогда в летописях человечества не было еще примера, чтобы на один век приходилось столько упорных, неприкрытых преступлений, какие можно собрать в истории бурной, запятнанной кровью Миссисипи. Самый вид реки как нельзя лучше соответствует делам, совершавшимся на ней. Она не похожа на большинство рек, приятных для взора, дарящих на своем пути плодородие; не такова она, чтобы глазу хотелось отдохнуть, глядя на ее течение, чтобы можно было бродить по ее берегу или беспечно вверять себя ее волнам… Это бешеный, быстрый, угрюмый поток, насыщенный размытой почвой; и из тех, кто попал в его волны, мало кто выплыл: пловцы не могут долго продержаться на его поверхности без дружеской помощи какого-нибудь бревна[22]. В этой реке водятся самые жесткие и несъедобные рыбы, вроде сома и его сородичей, а ниже по течению ютятся смрадные аллигаторы, и в береговых зарослях камыша греются на солнце пантеры, почти недоступные для человека. Река катит свои неудержимые воды сквозь дикую чащобу, мимо деревьев, годных разве только на топливо, она сметает по пути целые леса, которые исчезают в бешеном водовороте, увлекаемые потоком, теперь отягощенном землей, что питала их корни, и часто преграждают путь водам, на время меняют русло реки, которая, как бы злясь на сопротивление, заливает и опустошает все окрестности, а пробившись в прежнее русло, повсюду разбрасывает вырванных с корнем лесных властелинов (на их ветви уж никогда не сядут птицы, не вскарабкаются еноты, опоссумы и белки), превращая их в ловушки для смельчаков, идущих под парами в ее водах, так что, налетев на эти скрытые препятствия, которые прошибают днище, суда часто даже не успевают повернуть и дойти до берега, но идут ко дну. Ничего отрадного не связано с этой гигантской сточной трубой Западной Америки, изливающей грязь и Мексиканский залив и оскверняющей прозрачное синее море на много миль от устья. Это проклятая река, и она напоминает не ангела, сошедшего на землю для блага людского, как другие прекрасные реки, но всем мнится дьяволом, чью мощь могла победить только чудесная сила пара».

Довольно грубое описание для человека, привыкшего владеть пером; но как отражение чувств, бушевавших в груди сего знаменитого гостя при виде «гигантской сточной трубы», оно имеет свою ценность. Правда, ценность снижается от большой неточности фактических данных: так, сом — абсолютно хорошая рыба, а пантер, «недоступных для человека», не бывает.

Далее идет Александр Макэй, адвокат из Миддл-Темпла, человек с лучшим пищеварением и которому не подавали к обеду сома. Вот что он чувствовал:

«Миссисипи! С неописуемым волнением очутился я впервые на ее волнах. Как часто в мальчишеских снах и позже — в грезах наяву мое воображение рисовало царственную реку, несущую бурные воды через необъятные просторы, названные ее именем, приемля в себя по пути к океану притоки почти со всех широт умеренного пояса! И вот она. лежит передо мной воочию, и я наконец иду на всех парах против течения. Я смотрел на нее с тем глубоким преклонением, с каким всегда надо встречать великие явления природы».