Том 4. Путешествие Глеба

Накануне отъезда Геннадий Андреич, кончив занятия в музее, нанял извозчика в Кривоарбатский. Извозчик вез его по знакомой Воздвиженке, чрез Арбатскую площадь, Арбатом. Было почти жарко. Но на всякий случай Геннадий Андреич надел пальто, на голове теплая шляпа, из-под брюк рыжеватые голенища сапог, внизу ярко начищенных.

– Да, да, четвертый номер, вот тут и остановись, товарищ извозчик, тут вот и остановись…

Чтобы не ошибиться в мелочи, вынимая из кошелька, надел пенсне тем же привычным жестом, каким вскидывал его на нос в Историческом музее, когда какой-нибудь мещанин приносил монету, утверждая, что она древняя.

Расплатившись, медленно стал подыматься во второй этаж, к Глебу и Элли.

Огромная комната их являла вид довольно-таки ужасный – незапертые чемоданы, все разбросано, беспорядок полнейший. И Глеб и Элли в изнеможении. Таня сидела на подоконнике – ее сейчас должны были отправить к Собачке, чтобы хоть немного дать спокойствия.

Элли бросилась и обняла Геннадия Андреича.

– Вот чудно! Папа!

– Да-с, заехал повидать перед отъездом. Ну, как вы?

Сняв пенсне, улыбнувшись, протянул Глебу руку очень приветливо.

– Слава Богу, Геннадий Андреич. Устали, конечно, но завтра все кончится – едем.

– Понимаю-с. После болезни надобно вам отдохнуть. Вы такой стали худой и вот стриженый-с, я не совсем еще к вам привык.

Подошла Таня. Он к ней наклонился, ласково поцеловал.

– Ну, а ты рада ехать?

– Я с мамой, папой…

– Тебе тут было плохо?

– Не-ет… я в школе даже очень интересно училась.

Геннадий Андреич засмеялся.

– Довольно-таки дипломатический ответ.

Таня не совсем поняла, что значит «дипломатический» – отчасти смутилась, но не чувствовала осуждения, скорее обратное. Дедушку Геннадия Андреича знала она мало, но он ей нравился, и со своими книгами на Земляном валу, монетами, медалями казался даже особенным, на других непохожим. В нем было для нее нечто почти загадочное.

Сейчас она была смущена беспорядком в комнате (все-таки такой важный посетитель! Вроде генерала) И отступив тихонько на задний план, за папу и маму, незаметным образом положила подушку на место и заперла чемодан.

– Радость моя, – шепнула матери, – эту картонку можно поставить на шкаф, так будет лучше.

Косички ее деловито покачивались, и весь вид – спокойной, толковой девочки очень русского типа – как бы говорил: если б она уезжала, никогда бы такого кавардака не было.

– Да, да, Танечка, я сейчас… Ах, может быть, папе чаю? Вон там чайник, Таня, спроси хозяев, есть ли у них кипяток? Тогда я сейчас заварю… чай, кажется, там остался, в коробочке… Ах, нет, он не в коробочке, а вон в той баночке…

Но Геннадий Андреич отказался решительно. Не время, не место. Не привык он пить чай в этакой суматохе (так он подумал, но выразился иначе).

Глеб придвинул ему уцелевшее кресло, Геннадий Андреич расположился удобно, посидел полчаса, расспрашивал, как именно едут, когда будут в Риге, Берлине.

– Ив Италию собираетесь?

– В Италию у меня даже виза есть, – отвечал Глеб.

– Так-с, так-с. Хорошее дело. Я, когда молод был… мы с Агнессой Ивановной тоже в Италии были, даже до Неаполя доехали… но не при таких обстоятельствах, как вы теперь. Меня там интересовали некоторые монеты из Сицилии… И тогда в Неаполе находился в научной командировке профессор Цветаев, основатель музея Александра Третьего. Давно было – конец семидесятых годов.

– Вот хорошо бы, папа, если б ты и теперь собрался туда, – сказала Элли. – Знаешь, устрой себе научную командировку, возьми маму, вот бы чудно во Флоренции встретиться…

Геннадий Андреич всегда считал Элли отчаянной головушкой. «Фантазерка… впрочем, и муж у нее такой же. Только более тихий».

Он надел пенсне, посмотрел на нее почти строго.

– Времена не те-с. Нет, голубчик, мы во Флоренции не встретимся.

Потом встал, вынул из жилетного кармана небольшой предмет, тщательно завернутый в мягкую бумажку. Протянул его Тане.

– Это старинный образок, твоей прабабушки. Николай Чудотворец. Береги его, ты девочка умная и основательная. Будешь молиться, вспоминай дедушку. А когда вырастешь, передашь своим детям. Вот так и будет хорошо.

Элли и Глебу он подарил по золотому империалу.

– Для усиления эмиграционного фонда, – сказал, улыбнувшись. – Ну, а теперь прощайте.

Элли обняла его и заплакала.

– Папа, мы увидимся… скоро, в Италии. Он ее перекрестил.

– Нет, мой друг. Господь вас храни. В этой жизни мы больше никогда не увидимся.

Два извозчика везли их через всю Москву – два вековечных извозчика московских, не невидных лошаденках, трусцой, погромыхивая железными шинами по булыжной мостовой, направляя неторопливый бег от краев Арбата, по Воздвиженкам, Лубянкам, Сретенкам к Сухаревой и Виндавскому вокзалу. Вещи, чемоданы, картонки подрагивали на толчках, извозчики понукали лошаденок и все это странствие напоминало путь двух баркасов, нагруженных добром, увозящих во время наводнения подтопленную семью.