Том 4. Рикша-призрак. Сказки и легенды. Труды дня

Мульдон стал позади него, чтобы помешать ему убежать.

— Я знаю это. В штате есть какой-то бледный, ослепленный безумец, который владеет такой лошадью, как вы. Я очень сожалею о нем, но он получит свои права, когда мы расправимся с вами, — сказал Род.

— Если вам все равно, джентльмены, то я переменю пастбище. Я могу сделать это сейчас же.

— Вы не можете всегда исполнять все свои фантазии. Не перемените, — сказал Род.

— Но погодите. Не все же так недружелюбны к чужим. Что, если мы сосчитаем носы?

— Зачем это делать в Вермонте? — сказал Род, подымая брови. — Мысль о том, что можно разрешить вопрос подсчетом носов, последняя, которая может прийти в голову хорошо тренированной лошади.

— Чтобы узнать, сколько на моей стороне. Во всяком случае, мисс Тэкк, полковник Туиззи нейтрален, судья Марк и преподобный (он подразумевал Дикона) могли бы видеть, что у меня есть свои права. Он самый красивый изо всех, когда-либо виденных мною. Ну, ребята! Ведь не станете же вы меня бить? Ведь весь этот месяц мы паслись вместе на пастбище по воскресеньям и были в самых дружеских отношениях. На свете нет другого коня, который имел бы более высокое мнение о вас, чем я, мистер Род. Поступим справедливо. Сосчитаем носы, как это делается в Канзасе. — Тут он немного понизил голос и повернулся к Марку: — Послушайте, судья, я знаю зеленую пищу за ручьем, до которой еще никто не дотрагивался. После того как будет улажен этот маленький fracas, мы вместе займемся ею.

Марк долго не отвечал, потом сказал:

— Там, в доме, есть восьминедельный щенок. Он лает, пока его не побьют, и когда он видит, что дело идет к этому, то ложится на спину и воет. Но он не прибегает сначала к подсчету всех носов. Я увидел все в новом свете после слов Рода. Вам придется вынести то, что вы заслужили. Я пофилософствую на вашем хребте…

— Погодите!.. Если бы мы все набросились на вас теперь, то те самые люди, которых вы так желали убить, отозвали бы нас. Подождем, пока они вернутся домой, и вы можете спокойно обдумать все, — сказал Род.

— Неужели у вас нет никакого уважения к достоинству нашей лошадиной корпорации? — взвизгнул рыжий конь.

— Никакого уважения, если лошадь ничего не может делать. Америка вымощена лошадьми такого сорта, как вы, простыми рыжими лошадьми, дожидающимися, чтобы их выдрали для того, чтобы они сделались годными на что-нибудь. Когда они молоды, мы называем их жеребятами. Когда они стареют, мы бьем их на этом пастбище. Лошадь, сынок, вот от кого вы происходите. Мы все знаем здесь про лошадь, и вовсе она не возвышенное, чистое душой дитя природы. Лошадь, простая лошадь, такая, как вы, полна хитрости, низости, лукавства и притворства, которые она наследует от своего отца и матери и увеличивает своей собственной фантазией.

Вот что такое лошадь, и вот ее достоинство и величина ее души, до тех пор пока ее не объездят да не спустят с нее шкуры. Ну, мы не станем называть ласкательными именами лошадь, которая не сделала ничего хорошего с тех пор, как была жеребенком. Не пробуй пятиться к горам. Ожидай там, где стоишь! Если бы я дал волю своему хембльтонскому нраву, я измолотил бы тебя лучше соломы меньше чем за три минуты, тебя, пугающего женщин, убивающего детей, ломающего экипажи, необъезженного, неподкованного, не умеющего ходить, роющего пастбище, как свинья, толстозадого, со ртом акулы, сына дикой лошади и швейной машины.

— Мне кажется, нам лучше отправиться домой, — сказал я своему спутнику, когда Род окончил свою речь, мы вскочили в купе. Тедда захныкала, когда экипаж накренился.

— Ну, мне очень жаль, что я не могу остаться на представлении, но надеюсь и верю, что мои друзья возьмут билет для меня.

Мы двинулись. Лошади рассеялись перед нами, спускаясь в ров.

На следующее утро мы отослали в конюшню то, что осталось от рыжего коня. Он казался усталым, но торопился уйти.

История одного судна

Судно было британское, но вы не найдете его имени в списках английского коммерческого флота. Это было обшитое железом грузовое винтовое судно в девятьсот тонн с оснасткой шхуны, по внешнему виду ничем не отличавшееся от подобных ему. Но с судами бывает то же, что с людьми. Некоторые из них умеют удачно плыть по ветру.

В настоящее время общего упадка такие люди и такие суда приносят известную пользу. С тех пор как «Аглая» впервые вошла в Клайд — новая, блестящая и невинная, с квартой дешевого шампанского, стекавшего с ее водореза, судьба и владелец «Аглаи», который был и ее капитаном, решили, что она будет иметь дело с коронованными главами, находящимися в затруднительных обстоятельствах, президентами, обратившимися в бегство, чересчур ловкими финансистами, женщинами, нуждающимися в перемене климата, и второстепенными державами, нарушающими закон.

Приходилось «Аглае» фигурировать в морских судах, где показания ее шкипера, данные под присягой, наполняли завистью сердца его собратьев. Моряки не в состоянии быть лживыми на море или во время бури, но, по словам адвокатов, на суше они с избытком вознаграждают себя.