Том 4. Сашка Жегулев. Рассказы и пьесы 1911-1913

Старик Кулабухов,которого убивают, — не скупец. Дом его разворовали, и к этому он равнодушен: если и было что для него интересное, так только сам процесс расхищения, процесс разговоров по этому поводу, крика, насмешек и угроз. Его самого как бы очаровывает та злая сила, что есть в больших, плохо лежащих деньгах, увлекает та странная игра, при которой он и его деньги являются целью преступных вожделений. Он и трусит отчаянно, до дрожи в коленах, до смертельного холода в сердце — он же и сам лезет в драку, настойчиво и долго раздражает, пытает. В этом какой-то символ его заброшенной, одинокой, оголтелой старости: возможно, что сам он пришел к своему богатству через преступление или чьи-то большие и горькие слезы. По виду это грязный, неряшливый, пахнущий псиной старик, издерганный, кривляющийся, облезлый; любит грозить указательным пальцем.

Экономка Василиса Петровна— женщина лет 40–43: настоящий возраст трудно разобрать, так как в зависимости от переживаний и положения лицо и манеры сильно меняются — то молода, то стара. Лицо приятное, порой даже красивое. Всю жизнь с молодости служила в богатых домах, была хорошей, честной экономкой, насмотрелась на чужую роскошь, любит приличия и тишину. В юности имела короткий, но очень искренний, горячий роман. Были и другие связи, но мимолетные, входящие как бы в круг служебных обязанностей — но, во всяком случае, только с приличными господами. Получила некоторое образование, читала.

Яков-дворник— красивый молодец лет двадцати трех, по виду спокойный, очень вежливый, порою даже медлительный, но медлительность только наружная и нужна Якову для того, чтобы хоть несколько связать и задержать стремительность воли, дикий неугомон, почти вихрь, в котором напряженно трепещет его душа. Презрителен и горд до последней степени: отсюда та необыкновенная щедрость, с которой он расточает и ласку, и жизнь, и самое душу свою. Дарит от презрения, от невыносимой гордости, от единственного желания воздвигнуть под собою высочайшую гору; один из тех немногих, что, завоевав Царство Сибирское, легким жестом и с усмешечкой бросают его к чьим-то ногам: а мне ничего не надо! Таким он раскрывается постепенно.Иногда любит стать в позу, откровенно любуется собою — но по отношению к другим это самолюбование носит угрожающий характер. Речь свою, порою быструю до скороговорки или речитатива, отчетливо чеканит. Присловье: «как это говорится», служит для чекана и щегольства. Мука и великое страдание его в том, что он — не знает муки, не знает дурмана дешевых грез и обольщений. Единственным судом над собою признает только Суд Божий, но и туда идет не без намерения показать себя.

Феофан-странник— нечто огромное и даже страшное по виду, носит что-то вроде подрясника, стянутого по животу широким кожаным поясом, таскает здоровенную палку, топает здоровенными сапожищами. Голос трубный, яростно-громкий в начале, к концу же фразы переходящий в сдержанный, мягкий и даже Добродушный рокот. Носит в себе истинного пророка, но задавлен тяжестью тела и своей бессловесностью. Между пьяным и трезвым разница небольшая.

Маргарита-горничная— душа нежная и красивая, страстно нуждающаяся в признании. Чувствует себя цветком райским, благоухающим, а руки жизни грубы и тяжелы, тискают и мнут, ломают беспощадно. Обычный и будничный прием гостиных: целование дамской ручки мужчинами — для нее восторженная, наивная и несбыточная мечта о воскресении из мертвых.

Ничего специфического для дворника, горничной и экономки не должно быть в сценической характеристике означенных: просто люди.

Князь де Бурбоньяк— сравнительно молодой человек, лет 35-ти, изящный, скромный, с прекрасными манерами и воспитанием; росту высокого. Его мягкость и готовность имеют черты странного и даже загадочного непротивления злу, безмолвной, почти фаталистической покорности.

Зайчиков— беззаветно влюблен в князя, на этой любви построил последнюю жалкую храмину своей жизни. Любит Зайчикова и князь; и есть у них минуты интимные, часы сокровенные, когда прижимаются они друг к другу, как озябшие, и молчат, согласуя свою печаль. Внешне Зайчиков бурлив, порой актерски, а порой и искренне патетичен, и весь во власти сыгранных когда-то и виденных ролей — не только в манере речи, но и в переходах настроений.

При постановке режиссеру необходимо соблюсти следующее:

В сцене свадьбы выявить странностьвсей обстановки — то, что генерал на своем языке называет «фантасмагорией». Надо помнить, что жених нарочный, и все гости нарочные, и посаженый отец и мать нарочные; сочинив свадьбу и княжество, Василиса Петровна принимает их со всей серьезностью верующего, и для нее однойсвадьба — нечто подлинное и настоящее. И разве только Зайчиков разделяет ее веру — когда в забвении чувств от любви к князю, от алкоголя, суеты и праздничной обстановки теряет границы между правдой и мечтою. Гости первого плана еще стараются играть настоящих гостей, но фигуры второго плана механичны, почти неподвижны, безмолвны и чужды.

В сцене ночлега на постоялом дворе необходимо дать непрерывный и ровный топот пляшущих. И только раз, перед вторым появлением Якова, врываясь в тоскующую речь Маргариты, слышится его поющий голос.

В последнем действии выстрелы за сценой должны быть довольно часты, но отнюдь не громки: стреляют далеко, в прихожей или даже на лестнице.