Том 4. Трактаты и лекции первой половины 1920-х годов

Мы все время пытаемся определить неизвестное и оформить такое явление в понятном нам «что», а смысл всего стоит в обратном, что на все «что» восстало «ничто», «кто был ничем, тот станет всем», и все «что» обратилось в «ничто» и стало ничем. Ничто восстало не для того, чтобы быть генералом, городовым, царем, бухгалтером, — оно восстало для того, чтобы ниспровергнуть это «что». Неустойчивость определения этого ничто обусловливает смену богов и замену знаний одних ученых, одних святых, мучеников и героев — другими.

Эта замена происходит по трем местам в одинаковом порядке. Если мы стремимся опрокинуть какое-либо из мест, то опрокидываем не место, а знание, на том месте попросту ставим, сменяем одну лампу другой. Устанавливается только новое знание или дознание того, что не дознано вчера, не доизучено, не освещено. Подводится и новый фундамент, более обоснованный дознанием, с более светлым содержанием (под светлым нужно разуметь светлое поле зрения, на котором видны новые формы, не досвеченные вчерашним светом). Из этого видно, что ни одно место смотрения не уничтожается.

Место есть пластинка вечная, на которой проявляется новыми техническими средствами одно и то же бытие. И неспроста говорится: на мест<е> храма святого — построим университет как светлый храм науки, сделаем в нем трибуну <для> новых светлых экранов-ученых. Снимем храм святой, ибо свет его что лампа керосиновая, и поставим на его место электрическую трибуну. С нее будет исходить новый свет и укажет небывалое до сих пор содержание в мироздании. Сменим, сказали христиане, Перуна — поставим на его место новых святых, т. е. более совершенные новые святильники, в храмах их устроим трибуны, т. е. амвоны его имени и его святых. Таким образом, церкви еще могут называться и трибунами, и амвонами разных святых.

Наша современность недалека от христианства. Храм христианский делает трибуны имени своих выдающихся людей, <а> поскольку современность <также> стремится утвердить новой силы свет, т. е. новое современное рассматривание мирозданий, в котором современность бы> получила новые прибавочные элементы, то очевидно, что должна возникнуть и новая трибуна, т. е. новые проявители новых изучений и объяснений обстоятельств на старом месте. Эти новые изучения и объяснения растут из того же места, <из> одной и той же обсерватории, в которой заменяются технические средства. Они исторически вырастают из смотрения одним и тем же глазом в более совершенные телескопы. Меняются только виды, но сущность дела в одном случае, в другом — вещество, остается неизменным. Таким образом, ни сущность, ни вещество как бы не изменяются, как и три места трех точек смотрения. Такова наша культура, существующая на основе троеточия. Правда, они могут поколебаться, и может создаться одна точка зрения и одна точка смотрения, но если так будет, то все же нельзя утешать себя, что троеточие уничтожено, что два места побеждаются одним местом смотрения. В это место только сойдутся остальные два места и образуют тр<оеточие> как единоточие, так как все три рассматривают с трех мест одно обстоятельство — бытие, а бытие есть по отношению к трем точкам зрения четвертая точка, а по отношению <к> одной точке смотрения — второй <точкой>. Эта четвертая точка, или вторая, — всегда беспредметна; человеческое усилие пытается соединить <ее> с тремя точками, т. е. обратить беспредметность в форму, получить прямоугольник, в чем и наступает распадение троеточия треугольника — <он разрушается> прямоугольником, в чем заключается и корень, и смысл, и источник жизни.

Форма античного треугольника не соответствует сущности коммунистического учения. Эта форма может соответствовать язычеству и христианству, которое имеет сначала впереди себя известную силу (а после имеет ее в центре), <в> которой христианин или язычник стремится получить благо, но поскольку в христианстве и язычестве существует такая сила, которая называется богом и которую <и христианин, и язычник> не могут принять целиком собой, — постольку эта сила будет вечно большею, и мое равенство с нею будет различно. Поскольку идея коммунизма стремится раздать эту силу всем поровну — постольку форма прямоугольника есть ее форма. Если бы коммунизм раздал людям, зажатым античным треугольником, силу стоящего в центре прямоугольника, то они бы все встали, выпрямились и стали бы равны этому центру. У них бы хватило силы поднять своим телом лежащие на них тяжести и быть свободными, как свободна стоящая в центре сила. Отсюда и возникают всевозможные формы и отношения, творящие жизнь.

4.