Том 4. В дни поражений и побед. Дневники

Вышла Любка к околице, вдруг слышит – кто-то идет и охает. Подняла Любка палку и окликнула, кто такой охает? Смотрит, а это тракторист Мишка Бессонов. И голова у него вся в крови. Задрожала тогда Любка и спрашивает: «Что с тобой, Мишка? Или спьяну?» – «Нет, – говорит Мишка, – не спьяну. Беги, Любка, кликни народ. У амбара замок сбит. Два чувала зерна в грязи лежат. Да какой-то дьявол меня сзади камнем по башке двинул».

И сорвала тогда Любка платок, завязала Мишкину голову, а сама скорее побежала сзывать народ.

– Мишке-то к ночи какое у амбара дело было? – недоверчиво спросила Калюкиха, кидая на стол полкаравая хлеба и плюхая миску с пересохшей картошкой.

– А он, маманя, с отцом вчера поругался. А сего дня, когда окончил норму, поехал на вчерашний участок-дай, думает, на самом деле посмотрю, неужели и правда, что шесть огрехов? Тут у него с трактором что-то случилось. Пока провозился, уже темно, а трактор ни тпру ни ну! Пошел Мишка пешком какой-то инструмент доставать. Проходит мимо амбара, а там вон что.

– «Ни тпру ни ну»! – передразнила Калюкиха. – Так и все у вас – ни тпру ни ну! А я вот думаю, как бы теперь отец в ответ не попал. Скажут то да се… да закрыл плохо, да замок худой…

Калюкиха помолчала, загремела по столу деревянными ложками и покосилась на Любку:

– А тебя, дуру, зачем к околице понесло? Или оттуда к дому ближе?

Но Любке не понравился такой вопрос. Любка сердито глянула на мать и, усаживаясь за стол, коротко отрезала:

– К болоту ходила – лягушек слушать. До соловьев-то, маманя, еще далеко.

* * *

Матвей молчал. Он нехотя ел картошку, и Кирюшке показалось, что он думает о чем-то своем.

Так оно и оказалось. Когда Любка исчезла, а Калюкиха вздула фонарь и пошла поить скотину, Матвей закурил и сел на край Кирюшкиной постели.

– Люди! – пробормотал он и крепко сплюнул в угол. Он повернулся к Кирюшке и спросил: –Это не ты, Кирилл, случайно, из амбара два чувала с зерном выволок?

– Нет, дядя Матвей!.. – испуганно отказался Кирюшка. – Я все время дома, я к матери письмо… я даже и не знаю, где амбар.

– Я и сам думаю, что не ты, – успокоил Матвей. – Вот подковные гвозди тоже… Как перетаскивались от воды, был мешочек, этак кило в пять. Искал, искал сегодня-нету мешочка. Вот, брат Кирилл! Доктор сказал, чтобы в поле… где покой. А сдается мне, что не туда мы с тобой заехали. Поле это – тут оно. А покоя я что-то мало вижу.

Матвей замолчал. Кирюшка молчал тоже. И вдруг показалось Кирюшке, что от Матвея чуть-чуть припахивает не то пивом, не то вином.

– А сегодня зашел я на базу, – продолжал Матвей. – Народ толкается не разбери-бери. Кто по делу, кто без дела. Вижу – умывальник. Снял я пиджак и умылся. Тут меня Федор окликнул. Подошел я к нему, поговорили. Вернулся, надел пиджак. Елки зеленые, что это карман легкий? Сунулся – бумажника нету. А в бумажнике билет профсоюзный да двадцать пять целковых денег. Вот тебе и широкое поле!

– Воры завелись, – сочувственно поддержал Кирюшка. – А ты бы, дядя Матвей, в милицию…

– Что милиция, – пробормотал Матвей. – Тут не в одной милиции дело.

Он бросил окурок в лохань и потрепал Кирюшку по плечу.

Это обрадовало Кирюшку. И ему тоже захотелось сделать Матвею что-нибудь хорошее.

– Дядя Матвей, – предложил он, – мне мать на дорогу пять рублей дала, да своих у меня рубль двадцать было. Ты возьми. На что они мне? А в город вернемся, тогда, может быть, отдашь.

Матвей встал и неожиданно рассмеялся.

– Спи, Кирюшка. Спасибо. – Он опять улыбнулся и посоветовал: – А мальчишек ты не бойся и не прячься. Кто прячется, тех всегда бьют. А ты сам напирай крепче. Все равно, мол, наша возьмет!

* * *

– Все равно наша возьмет! – на бегу размахивая палкой, гордо восклицал Кирюшка. – Врангеля разбили, Деникина разбили, Магнитострой построили, и еще кого-то разбили, и еще что-то построили. Так неужели же теперь бояться какого-то несчастного длинноухого Степашки!

Кирюшка бойко завернул к почтовому ящику и тут увидел Фигурана, который слюнявым пальцем заклеивал конверт.

Фигуран торопливо сунул письмо в щель и молча уставился на Кирюшку.

Это смутило Кирюшку. Он неловко затолкал письмо в щель и тоже остановился, не зная, как же теперь начать разговор.

– Что ты за человек? – совсем не обращая внимания на Кирюшкину палку, хладнокровно спросил Фигуран. – Вор ты или честный человек? По делу приехал или без дела? Умный ты или дурак? Говори смелее и не бойся.

Кирюшка обиделся:

– Разве дураки такие бывают? Это сам ты ночью как полоумный козел скачешь да орешь. Вот они какие бывают. А Степашке твоему дядя Матвей уши нарвет. Он кузнец. Он как грохнет кувалдой по наковальне, только огонь сверкнет. У меня отец тоже кузнецом был и мать – ударница. А у тебя отец кто? Пьяница! Сам я видел, как он пьяный ворочался. Я к тебе не лезу, и ты ко мне не лезь.

Фигуран дернул плечом, скривился и с издевкой спросил:

– Какой еще отец? Когда ты его видел? Да у меня и отца-то никогда не было.

– Так не бывает, – твердо возразил Кирюшка. – Бывает, что каких-нибудь дядей или тетей не бывает. А отец и мать у каждого человека обязательно бывают.