Том 4. В дни поражений и побед. Дневники

По мере того как он говорил, смуглое, пересеченное шрамом лицо Володьки становилось все серьезней, а тонкая, гибкая палка в его руках резче и злей чертила по снегу кривые узоры.

– Холостой или женатый? – задавал он короткие вопросы.

– Холостой… то есть он женатый, только жена его в другом городе… и дочка тоже в другом. А сын у него был, да только помер, – с азартом допридумывал Павлик, опасавшийся, что слишком короткий рассказ не удовлетворит Володьку и тот снова вернется к решению драться.

Когда совсем оправившийся от испуга Павлик кончил говорить, Володька положил ему на плечо худую, но цепкую пятерню. Павлик понял это как жест дружбы и признательности за сообщенную новость. Польщенный этим, он радостно хихикнул и в порыве благодарности хотел было дополнить свой рассказ новыми подробностями об учителевой бабушке, о его наружности, о прежнем месте работы, но тут он почувствовал, что Володькина пятерня крепче и крепче давит ему плечо, и это не понравилось Павлику.

– Если ты, Ябеда, об этом расскажешь еще кому-нибудь, то буду бить я тебя и за старое и за новое. Понял?

Не дожидаясь ответа, Володька потряс Павлика, толкнул его в сугроб, затем свистнул и легко перескочил через церковную ограду.

Убедившись в том, что опасный собеседник исчез, Павлик выкарабкался из сугроба. Отряхнул заячьей шапкой комья налипшего снега, оглянулся и, по-видимому подражая Володькиной манере говорить, прищурил глаз, опустил уголки губ и, посмотрев в сторону церковной ограды, на которую уселась черная галка, сказал, презрительно растягивая слова:

– Па-а-а-думаешь! Так тебя и испугался!

Синие звезды *

Часть первая

I

Ранним утром взорвался только что разожженный третий горн, и погиб на работе хороший человек.

На другой день пришли в больницу товарищи, принесли венок, красные флаги. И под печальную музыку проводили они гроб на далекое кладбище.

Очень сильно плакали и жена и сестра. Плакал и Кирюшка – сын этого человека.

Тут и так столько горя, что не перескажешь, а тут еще прохватило на похоронах Кирюшку ветром – закашлял он, поднялась температура, и было с ним много хлопот целых три дня и две ночи.

А на третью ночь утих кашель, заснул Кирюшка спокойнее и видел такой сон: приснилось ему широкое поле, прыгали по этому солнечному полю веселые зайцы, и очень звонко распевали в кустах разноцветные птицы. Одни птицы были совсем незнакомые, а две птицы были совсем знакомые. Это толстая черная ворона и хитрая серая галка, за которыми часто охотился Кирюшка возле помойной ямы, близ заводской ограды.

«Кар! – закричала хитрая остроглазая галка, поспешно взлетая с нижних ветвей на верхние сучья. – Карр… берегитесь! Это идет опасный человек, Кирюшка с рогаткой в руках и с камнями в кармане».

И, услышав такое тревожное карканье, разом умолкли испуганные птицы, скрылись в норах трусливые зайцы, а толстая, заспанная ворона в страхе взметнулась к небу и улетела прочь.

«Неправда, – рассмеялся Кирюшка. – Давно уже сломалась рогатка, и давно уже разорвала и сожрала резинку от рогатки наша хромоногая собака Жарька».

Вот какой сон увидел Кирюшка. А так как во сне он что-то шептал и улыбался, то мать подошла к нему и положила руку на его все еще горячую голову.

– Мама? – спросил тогда, открывая глаза, улыбнувшийся Кирюшка. – Знаешь что, мама, давай и мы с тобой поедем тоже в широкое поле.

– Поедем! Поедем!.. Спи, Кирюшка, – торопливо ответила мать и тихонько потянулась к столику с градусником.

* * *

Еще через три дня как будто бы поправился Кирюшка. А пока он лежал в постели, совсем покривилась и завалилась снежная гора на площадке у второго корпуса, высохли тротуары. А это значило, что была зима и прошла зима.

Собрали и Кирюшку на улицу. Вышел он за ворота, и прямо ему под ноги выскочила хромоногая собака Жарька. В другое время он припомнил бы ей, как жрать резинку от рогатки, а сейчас ничего не сказал. Погладил он прожорливую Жарьку, и пошли они дальше вместе.

Встретили заводской грузовик, на котором еще недавно ездил Кирюшка с отцом на базу за сортовым железом. Остановился Кирюшка и долго смотрел грузовику вслед. Хороший грузовик!

Встретили высокого рябого кузнеца Матвея, который приходил с женой под Новый год в гости. Ел у них пирог и пил с отцом пиво. Постоял Кирюшка, посмотрел ему вслед: хороший кузнец Матвей Миронович!

И дошли они с Жарькой до проходной будки завода.

– Заходи, Кирюшка, – позвал его старый табельщик. – Заходи, милый! Сейчас кипяток принесу, чай попьем. Посиди минутку, а я сейчас вернусь.

Зашел Кирюшка в будку, а за ним потихоньку и Жарька. Сел Кирюшка у печки на толстую прокопченную лавку. В печке потрескивал огонь. В будке было жарко. Снял он шапку и задумался.

«Динь-дон!.. Динь-дон!» – услышал Кирюшка среди заводского шума далекие знакомые перезвоны. – «Динь-дон! Дзаг-бах! Буух-уух!»

– Тише, – строго сказал тогда неспокойной Жарьке побледневший Кирюшка. – Ляжь, проклятая собака! Слышишь, как наша кузница работает.