Том 4. Выборы в Венгрии. Странный брак

— По-моему, она дважды обращалась ко мне, заламывала руки и, признаюсь, поистине тронула меня, если только ее поведение не было хорошо продуманной игрой. «Простите меня, — лепетала она, — простите! Меня заставили! Все это помимо моей воли…» Я отвернулся от нее и крикнул: «Никогда, сударыня, не обращайтесь ко мне, я вас не знаю, я даже голоса вашего не хочу слышать, никогда, никогда!» Всю ночь я простоял у окна, глядя наружу. Попробовал было выломать решетку…

— Хороша брачная ночка, скажу я вам! — покачал головой Сирмаи.

— Значит, тебе удалось выломать железные прутья решетки? — спросил Фаи.

— Это оказалось мне не по силам.

— Тогда как же ты все-таки смог убежать?

— Очень просто. На рассвете дверь открылась, и на цыпочках вошел седой камердинер, которого я раньше не видывал в доме Дёри. Он спросил, можно ли взять почистить платье. «Вы же видите, что я одет», — ответил я. За ним в дверь просунула голову смазливенькая горничная: «Ее сиятельство графиня прикажет подать завтрак в постель?» Тут мне стало совершенно ясно, зачем понадобилось поднимать меня на второй этаж: только для того, чтобы эти два новых «свидетеля» застали нас вместе. Хитрый же план составила эта старая лиса! Я догадался, что роль моя, очевидно, на том и заканчивается и я свободен. Я вышел через открытую дверь, миновал столовую и спустился во двор. Ворота тоже были распахнуты настежь, и я, как был, с непокрытой головой, без оглядки бросился вон.

— На твоем месте я малость пощипал бы хоть горничную, — надо ж было как-то отомстить за невесту, которую тебе силком навязали, — сказал Сирмаи. — Месть, как известно, всегда сладка, а в такой форме особенно!

— Что было, то прошло, — заключил Фаи. — А теперь мы должны думать о том, как бы хорошенько отомстить Дёри за его злодеяния. Следует позаботиться о том, чтобы нагреть котел для грешной души Дёри. Эта проделка не пройдет ему даром.

— Боюсь, мой дорогой опекун, что нам предстоит много хлопот.

— Не бойся ничего. Терпенье, и только терпенье. Дай только мне заняться твоими делами.

— И все же много времени уйдет на это, — с сомнением произнес Бутлер, повесив голову. — У меня-то хватит терпенья, но что скажет Пирошка? Согласится ли и она ждать?

— Если любит, то согласится, если же не любит, то в Венгрии столько девушек, поверь мне, сколько сусликов в поле!

После этих слов Янош загрустил еще сильнее. Что ему за дело до всех полей и бегающих по ним сусликов, если сердце его приковано к девушке, единственной в целом свете.

Старый Фаи не мог равнодушно видеть такой скорби своего названого сына, его страдальчески кроткого взгляда. Он взял голову Яноша в свои большие ладони, ласково потрепал спутанные волосы юноши и принялся утешать его:

— Ну, не будь таким печальным! Мне всегда в подобные минуты вспоминается твоя бедная мать. Улыбнись же, хоть ради меня. Да не так, упрямец ты этакий! От такого, братец, смеха плакать хочется. Ну, смейся же по-настоящему. Поверь, все это преходяще, как кратковременный дождик! А потом, послушай, что я тебе скажу.

— Слушаю, мой дорогой опекун.

— Так вот знай, что барон Фишер, эгерский архиепископ, — мой друг-приятель.

Бутлер не сразу понял, чему тут радоваться.

— Я расскажу ему, как было дело, и от одного его дуновения все их козни лопнут, как мыльный пузырь.

Но и это не рассеяло печаль Бутлера, и Фаи прибег к новому аргументу:

— Я, брат, такой человек: что замыслю, того и добьюсь! Если потребуется, я к самому папе римскому отправлюсь, мой милый сынок, ведь он мне… мм-м…

Чтобы утешить Яноша, Фаи готов был сказать что-нибудь внушительное, вроде того, что и папа ему сродни, однако одумался и уже другим тоном добавил:

— …Этим я не уроню своего достоинства.

Тем временем они подъехали к Патаку; уже приветливо кивали им величественные липы и каштаны, окружавшие усадьбу Фаи. Солнце сбросило утреннюю сонливость и зажгло своими лучами железную кровлю башен. Только в воротах их ожидала грозовая туча: там стояла достойная госпожа Фаи, вооруженная метелкой, и угрожающе размахивала ею в ожидании своего супруга.

Старик испуганно втянул голову в плечи и прикрылся пледом.

— Ну и достанется же вам на орехи, братец! — шепнул Фаи вице-губернатору. — Теперь уж ты выручай меня, если есть в тебе совесть.

— А за что сердится на тебя тетушка Анна?

— Да все из-за пиявок, ведь я больной убежал из постели. Впрочем, сам понимаешь: волос длинен, а ум короток!

ГЛАВА ТРЕТЬЯ Знаменитый профессор Кёви и адвокат Перевицкий