Том 4. Выборы в Венгрии. Странный брак

— Да, конечно… Наверно, немало разговоров будет в клубе об этом его избрании. Потому что само собой оно совершиться не могло, руку даю на отсечение.

Но я ошибся.

В клубе никто ни словом не обмолвился о Катанги, хотя все только выборах и говорили. Большой, красивый зал оживленно гудел. Много и «новичков» появилось: аккуратно одетые и причесанные, они с любопытством озирались по сторонам, рассматривая статьи, картины: «Это наше все». В воздухе, которым они дышали, чудилось им что-то необыкновенно приятное, точно аромат резеды; кроме того, все такие обходительные с ними и элегантные. Огромный шар под потолком, ливший яркий электрический свет, казался им настоящим солнцем (а настоящее там, на улице, — наоборот, бледным и искусственным). Красно-бурый ковер у них под ногами, наверно, щекотал им подошвы, потому что они смеялись, смеялись беспрерывно.

И многолюдие в клубе, и явный спад интереса у министров к нам, серячкам, — все выдавало прибавление семейства. Я уж не говорю про губернаторскую осанку: как же, хлеба завезли в наш парламентский амбар сверх самых радужных ожиданий. Оба Каллаи, уверенно поскрипывая сапогами, прохаживаются взад-вперед — каждый с каким-то незнакомым господином под руку. Раньше ведь у них ни одного своего человека не было в клубе, и если кто спрашивал: «Сколько у вас своих либералов?» — они отвечали скромненько: «У третьего, сегедского Каллаи есть один». А сейчас каждый одного, а то и двух привел и расхаживает с ними горделиво, точно первый раз золотую цепочку от часов на живот навесил. И за эффектом следит; а отлучится куда его подопечный, сейчас разыскивать бежит, спрашивая на каждом шагу:

— Слушай, ты не видел, куда он пошел?

— Кто?

— Да Наци Кальман.

— Какой Наци?

— Мамелюк мой.

Его мамелюк! Удивительно нежно это звучит в устах главы оппозиционного комитата. «Мой мамелюк!» Просто звон малиновый.

Ого и Капуцан здесь! И уже совсем освоился. Вот вам и «новичок»! Верткий, прыткий, снует туда-сюда, руками размахивает — кому мигнет, кому шепнет; а глазами так кругом и стреляет. Похоже, он тут сразу сто дел обделывает. А держится как непринужденно! Словно вырос здесь и младенцем еще в колыбельке лежал прямо под портретом Ференца Деака.

Ага, заметил и ко мне устремился.

— Здравствуй, дорогой! Ну как, выспался?

— А ты?

— Я еще почитал немного в купе.

— Да? — сказал я рассеянно.

— Да. Квотой *, знаешь, подзаняться решил. У меня всегда с собой в чемодане несколько книжек по специальным вопросам.

Вдруг он министра увидел — узнал, наверно, по карикатуре в «Боршсем Янко» * — и грациозной серной засеменил к нему, представиться.

— Кто это? — спросили меня несколько старых депутатов, которые особняком стояли поодаль, точно краснокожие, наблюдающие пришельцев-завоевателей.

— Это Капуцан. Мы в поезде вчера познакомились. Смотрите остерегайтесь: карьерист высшей марки.

Но мое замечание сразу чуть не десять возражений вызвало.

— Ничего подобного! Высшей вон тот блондин, у бюста Андраши * стоит.

— Черта с два! Племянник мой — тот еще почище будет. Вон юноша долговязый, на кафедру облокотился, видите? Сам, своим умом дошел, что надо поближе к председательскому месту держаться.

Каждый принялся доказывать, что он самого завзятого карьериста знает. Верный признак изобилия.

Но что мне, в самом деле, о будущем печалиться? Я ведь о подробностях избрания Катанги пришел разузнать… Однако история кертвейешских выборов оказалась покрытой мраком неизвестности. Сколько я ни расспрашивал, никто ничего не мог сказать.

Я подумал, может, у министров что-нибудь выведаю, и остановил одного.

— Слушай, ты не знаешь, как это Катанги прошел?

— Большинство голосов получил, по всей вероятности, вот и прошел, — пожал плечами его высокопревосходительство и добавил с тонкой иронией: — Иногда ведь и так попадают в парламент.

«Ну, этот не слышал ничего, — подумал я. — Поищу, кто получше информирован». Вскоре и такой нашелся, и я повторил свой вопрос.

— А черт его знает, — получил я ответ. — Кертвейеш всегда был полнейшей загадкой.

У четвертого я уже почти без всякой надежды попытал счастья. Но этот, видимо, больше знал, потому что сразу прикрикнул на меня, как на любопытного приставалу-ребенка.

— Не спрашивай, несчастный, откуда дети берутся. Останемся лучше в приятном заблуждении, что всех вас под капустным листом нашли.

Совсем я расстроился. Ничего тут, видно, не пронюхаешь. Все основательно укрыто от посторонних глаз. Но это-то и показывает, что здесь какая-то тайна.

Тем временем издательство засыпало меня письменными напоминаниями и предостережениями: «Просим представить историю вторичного избрания Катанги, в противном случае…» и так далее.

А где я ее возьму? Из пальца высосу, что ли?

Оставалось последнее средство — у самого Катанги выпытать. Он за бутылкой «Моёt Сhandon»[39] особенно разговорчив и откровенен, и я пригласил его поужинать. Меньхерт болтал обо всем на свете, но едва разговор коснулся выборов, сразу насторожился и застегнулся на все пуговицы.