Том 5

— Ванюша мне нужен для особых моих поручений и для того, чтобы смотрел за машиной. Куда-либо поехать по моему заданию, допустим, привезти и увезти гостей — их нынче много. Вчера, к примеру, тебя привез. — Барсуков прибавил машине скорость, посигналил, обгоняя грузовики с ящиками, укрытыми брезентом. — Своих поприветствовал, из птицеводческого комплекса везут яйцо, а потому и едут тихо… Эх, Дима, как же хорошо, что мы можем вот так на машине лететь по степи, видеть и эти грузовики, груженные яйцом, и эти бесконечные зеленя! Сколько раз я думал: сложная штуковина жизнь! Когда мой отец погиб в бою, а мать умерла, я остался сиротой, твой батько, Василий Максимович, — низкий ему поклон! — вернулся с фронта, отыскал меня в приюте, взрастил, воспитал, и теперь твои батько и мать стали для меня родными. Мы, Дима, сверстники, росли в одной семье, вместе ходили в школу. Только институты окончили разные: я — сельскохозяйственный, а ты — архитектурный. Кому что на роду написано. Я, как и полагается, вернулся в станицу, а ты остался в Степновске. Я руковожу колхозом, а ты помогаешь мне — разработал проект для межхозяйственного мясопромышленного комплекса.

— Миша, чего размечтался? — Дмитрий повернул свое доброе, красивое лицо. — И едешь, вижу, не туда. Нам же нужно не в степь, а к холмам.

— Хочу показать тебе мою радость — зеленя, — ответил Барсуков. — Не могу удержаться! Это же самое большое мое счастье. Не зеленя, а чудо!

Агроном по образованию, хлебороб по призванию, знающий и как выращивать пшеницу, и как управлять автомобилем, Михаил Барсуков принадлежал к тем современным молодым людям, образованным и по-настоящему любящим землю, которых на селе становится все больше и больше. Колхоз «Холмы» — для него это предприятие, дающее стране много хлеба, молока, мяса, яиц. Поэтому и полеводческие бригады, и фермы он переименовал в комплексы — зерновые, молочные, птицеводческие, мясопромышленные. В первые два года он так удачно применил агротехнику на черноземной холмогорской земле, что урожай озимой пшеницы повысился вдвое. В прошлом же году с площади в четыре тысячи гектаров было получено зерна по сорок семь центнеров на круг. За такой небывалый в этих местах урожай Барсукову было присвоено звание Героя Социалистического Труда, слава о нем шагнула за станичные околицы и пошла гулять по всему южному краю. Барсуков не скромничал и не скрывал, что ему нравилось быть Героем Социалистического Труда, казалось, он и не смотрел на свою грудь, а всегда каким-то особым косым взглядом видел на ней кусочек червонного металла, и чувство гордости за свое особое положение в станице никогда не покидало его. Давно уже у него не было ни нормированного рабочего дня, ни выходных. Он всегда находился в деле — с раннего утра и до позднего вечера. Летом же, в страдную пору, поле не покидал ни днем ни ночью, спал урывками, где-либо под копной, ел на ходу, и к октябрю так худел и чернел, что и родная жена не могла узнать.

Барсуков свернул на обочину дороги так удачно, что колеса прошли вплотную с озимкой, и затормозил.

— Дима, выйдем-ка на минутку, — сказал он, заглушив мотор. — Поглядим, полюбуемся!

Молодой, стройный, в просторном пиджаке и в сапогах, он зашагал мимо озимых. Ладонью ласково поглаживал густо закустившиеся стебли, при этом видя и зеленый, сочный лист, и качавшуюся на своей груди Золотую Звезду. Пальцами, как лопаточкой, осторожно отковырнул сырую землю, смотрел на густые корешки-ниточки и опять одновременно видел и корешки, и Звездочку на своей груди.

— Смотри, Дима, сюда, на корни, — сказал он, приседая на корточки. — Эти красавцы корни дают мне не только высокий урожай, а и зерно ценных и сильных пшениц, которое, как мы знаем, отличается повышенным качеством белка и клейковины. И еще ты, горожанин, обязан знать: получение ценных и сильных пшениц — дело не простое. Здесь все важно и все имеет свое особое значение: время и нормы высева, почва, соотношение элементов минерального питания, чистота посева — погляди, никаких сорняков! Особенно ответственный момент — косовица и послеуборочная подборка. В этом я убедился на собственном опыте. — Барсуков так же осторожно прикрыл землей корешки, поднялся, вытирая пальцы платком. — Отлично пошла в рост! А как закустилась! Земли не видно! На этом поле я возьму шестьдесят центнеров, не меньше! Гляжу на эту красоту, и, веришь, сердце радуется. — И вдруг нахмурился. — Дима, тебя, вижу, мои озимые не радуют. А почему?

— Ну что ты, конечно же радуют! — нарочито весело сказал Дмитрий. — Только я не могу понять: почему ты говоришь «корни дают мне», «на этом поле я возьму», «мои озимые»?

— Заметил?

— Так ведь нетрудно.

— Знаю, плохая привычка, а избавиться от нее не могу. — Барсуков снова указал на расстилавшиеся до горизонта зеленя: — Какая сила! Да ты погляди, Дмитрий!

— Вижу, вижу, — поспешно ответил Дмитрий. — Однако нам давно уже пора отправиться к холмам.