– Боже [мой], Боже! – произнес он от полноты счастья и очнулся. [В это время со двора] Слух его поразили пять голосов. Прислушивается. Со двора
– Ах! – горестно вслух вздохнул Илья Ил‹ьич›, – что за жизнь, какое безобразие этот столичный шум! Когда же [когда] настанет райское, желанное житье!
– А план? а староста, а квартира, а недоимки? – вдруг раздалось в памяти его…
– Да! да! – с смущением, с заботой заговорил Илья Ил‹ьич›, – за труд, за труд – в труде только спасение! ‹л. 42 об.› Сегодня же, сейчас, сию минуту…
143
[Илья] Обл‹омов› быстро приподнялся и сел на диване, потом спустил ноги на пол и посидел так, потом встал совсем и постоял задумчиво минуты две.
– Да, да… надо! Захар, Захар! – закричал он громко, поглядывая на стол и на чернильницу.
– Что еще там? – послышалось вместе с прыжком, – как только ноги-то таскают меня! – хриплым [голосом] шепотом прибавил [он] Захар.
– Захар! – повторил Илья Ил‹ьич› задумчиво, не спуская глаз с стола, – вот что, братец… – начал было он, указывая на чернильницу, но, не кончив фразы, впал опять в раздумье. Тут руки стали у него вытягиваться кверху, колени подгибаться, он начал зевать:
– А! А! А! – зевал
– Где это он оставался? – сказал Захар, – не оставалось ничего…
– Как не оставалось? – перебил Ил‹ья› Ил‹ьич›, – я очень хорошо помню: вот какой кусок был…
– Нет, нету: никакого куска не было! – упорно твердил Захар.
– Был! – сказал Ил‹ья› Ил‹ьич›.
– Не был! – отвеч‹ал› Захар.
– Так что же там было?
– А ничего не было: вон вчерашней телятины
144
– Принеси, что есть: да как это не было?
Захар ушел, а Илья Ильич медленно и задумчиво прохаживался по кабинету.
– Сколько забот, сколько труда в жизни
Через четверть часа Захар отворил дверь подносом, который держал в обеих руках, и, вошедши в комнату, хотел ногой притворить дверь, но промахнулся и ударил по пустому месту. Рюмка ‹л. 43› с бутылкой заплясали на подносе: Захар [струсил и употре‹бил›], вообразив, что они падают, сунул подносом вперед,
145
а вместе с ними еще [рюм‹ка›] пробка с графина и булка.
– Ни шагу без этого! – сказал Илья Ил‹ьич›. – Ну хоть подними же, что уронил; а он еще стоит да [смотрит] любуется.
Захар, с подносом же в руках, наклонился было поднять булку, но, присевши, вдруг увидел, что обе руки заняты и поднять нечем.
– [Хорошо] Ну-ка, ну-ка, подними, – с насмешкой говорил Ил‹ья› Ил‹ьич›, – что же ты? за чем дело стало?
– О, чтоб вам пусто было, проклятые! – с яростью говорил Захар,
Илья Ильич принялся завтракать.
Захар остановился в некотором отдалении от него, поглядывая на него стороной и намереваясь, по-видимому, что-то сказать. Но Обломов завтракал, не обращая на него ни малейшего внимания, Захар кашлянул раза два. Обломов всё ничего.
– [Вот сейчас] Управляющий [опять] сейчас присылал, – робко [спросил] заговорил
Илья Ильич кушал, не отвечая ни слова.
– Илья Ильич! – тихо
– На будущей неделе велят съезжать, Илья Ильич.
Обломов выпил рюмку вина и молчал.
– Как же нам быть-то, Илья Ил‹ьич›? – почти шепотом просил Захар.
– А я тебе запретил говорить мне об этом? – грозно сказал Илья Ил‹ьич›, – а? – и, привстав, подошел к Захару.
146
Тот в страхе попятился.
– Какой ты ядовитый человек, Захар, – прибавил Обломов с чувством.
Захар обиделся.
– Вот, – сказал он, – давеча лысый черт, а теперь ядовитый! что я за ядовитый! не грех ли вам, Илья Ильич: Бога вы не боитесь; ядовитый, что я за ядовитый!
– Как же не ядовитый? – повторил Илья Ил‹ьич›, – ты отравляешь всё мое существование.
– Я не ядовитый! – [повто‹рил›] твердил Захар.
– Что ты ко мне пристаешь с квартирой? ты не щадишь барина!
– Что ж мне делать-то [, Илья Ил‹ьич›]?