Том 5

— Разрешите, я сам пойду, — попросился его ординарец Семенов. — Я его успокою.

— Возьми Овчарова, один не ходи.

Поползли вдвоем, стараясь взять снайпера живьем. Немец, видно, залег в одной из воронок на полотне железной дороги. Долго прислушивались, пока не установили точно, где он, и Овчаров стал кидать в воронку камешки, чтобы озадачить немца, а здоровяк Семенов тем временем ввалился в воронку и схватил фрица за воротник. Тот сразу выбросил вверх руки, да так нескладно, что даже поцарапал Семенову щеку.

— Чего торопишься, сволочь, — проворчал тот и поволок немца за собой.

«Язык» был бы очень кстати, но время подходило к восемнадцати ноль-ноль. Тут заработала наша артиллерия на высоте 235 и на несколько секунд привлекла к себе все внимание немцев.

Вдруг на участке третьего батальона началась атака.

Пенясов поднялся первым. За Пенясовым — весь батальон Когана, за ним, не раздумывая, кочегаровский. Климов, не отнимая от глаз бинокля, сказал замполиту:

— У этого Когана чутье замечательное, опять в самый раз выскочил. Смотри, как немцы всполошились. Теперь Коган на себя все их сопротивление должен будет принять, Кочегарову легче.

Пенясов тем временем подбежал к самой насыпи. Впереди него торчало выходное отверстие дренажной трубы, проложенной под насыпью. Вода, разлившись большой лужей, прикрывала доступ к трубе. Боец, лежа на земле, замахал рукой:

— Ложитесь, товарищ капитан, тутки минировано, пятку мне оторвало.

Пенясов сбросил с себя гимнастерку и куском нательной рубахи перевязал раненого.

— Ты где шел? По воде?

— Не, правее.

— А водой не пробовал?

— Не, водой я не спробовал.

Скорчившись, Пенясов прыгнул в воду, распластался в ней, точно плавая, и вскочил в узкий круг трубы, зовя бойцов за собой. Через минуту «ура» раздалось уже по ту сторону насыпи.

Климов крикнул в трубку:

— Кочегаров!.. Дайте Кочегарова!.. Что, нет его? — Он обернулся к замполиту. — Коган-то, кажется, проскочил. Нечего и нам с тобой тут сидеть. Пошли.

…Когда Макалатия услышал зов Пенясова, затем первый раскат «ура» и увидел, как поднялся батальон Когана, он тоже поднялся, но вскоре пришлось залечь: металлический дождь до того трепал землю, что она кружилась, точно на ветру. Стояла пылевая завеса. Немцы бросали гранаты связками, как под танки.

Макалатия рванул к себе связного, крикнул в трубку:

— Кочегаров, огонь на меня! Немедленно!

И сейчас же ахнули за спиной орудия Дыбова. Снаряды разорвались на рельсах перед пятой ротой. Раскаленным воздухом ударило в лицо Макалатия. Полсотни немцев, вышедших в контратаку, полегло сразу.

— Довольно, Кочегаров! Иду в бросок!

Спотыкаясь о немецкие трупы, Макалатия повел своих бойцов к Кишберу. Теперь его трудно было отличить от остальных — лицо почернело, слетела пилотка, в руках у него был автомат, как у всех. Теперь он командовал не словами, а своим примером.

За насыпью немецкий снайпер в упор выстрелил было в Злуницына, но промахнулся, и пулеметчик Недошковский короткой очередью срезал немца.

Еще не отработали наши пушки, как Злуницын вскочил на гребень насыпи и свалился на немцев. Все бросились вперед.

К насыпи подошли пушки Глуховского. Мост был разбит, наводить новый не было времени.

Капитан Островский крикнул сапер:

— Товарищи, срочно помочь!

Со всех сторон сбежались с досками и бревнами, подняли орудия плечами.

Пушки перенесли, можно сказать, на руках, но с самоходками было труднее — с ними пришлось повозиться.

Саперы и разведчики объединялись в штурмовые группы. Рядовой Ткаченко по узкому коридору вел артиллерию батальона. За ними, не отставая, торопилось несколько самоходок, с них время от времени соскакивали бойцы и приступали к очистке дороги. Это были тоже саперы.

Полк Климова входил в город Кишбер.

Глава четвертая

Бой шел к концу. Усталость была уж давно забыта. Да, кроме того, вид отступающего, бегущего немца способен поднять даже тяжело раненного бойца. Наконец есть в каждом воинском коллективе, если он дружен, единая душа, когда приказ командира как бы только выражает вслух общую мысль. Иной раз еще нет приказа, но все его уже ожидают и готовятся к нему безошибочно. Когда стрелковые батальоны ушли на насыпь и ворвались в город, в батальонных обозах началась тревожная суета. А тут еще вдали показался соседний полк. Каждый ездовой знал, что это означает: это означает ни больше ни меньше, что Климов ворвался в город, а для дальнейшего преследования противника выделены свежие силы. Медлить было нельзя. Обозы на рысях пошли под огнем к городу.

Отстать от своих батальонов, а то, чего доброго, еще допустить до себя полковой обоз — было бы бедою; и батальонные обозники ринулись вперед, обгоняя артиллерию и саперов.

Климов, уже перенесший свой наблюдательный пункт на городскую окраину, издали услышал топот сытых упряжек и скрип перегруженных повозок у моста.

— Вот до чего бесстрашные ребята! — сказал он, смеясь. — Им бы только теперь свои батальоны догнать, а то они так хоть до самой Вены на рысях пронесутся.