Том 5

Обозы вкатились в узкие улицы и быстро укрылись во дворах. К обозам стали сходиться раненые, — обозники стали санитарами. Кирпичный завод был уже взят. Штурмовые группы углублялись в центральные улицы города.

Климов почесал висок.

— Слушай, — сказал он замполиту, не то советуясь, не то продумывая собственное предложение, — не посадить ли нам сейчас полк на колеса — на что придется: на лафеты, на самоходки, на танки, на фаэтоны и велосипеды, — да в преследование? За час мы не меньше двадцати километров сделаем, а?

Рука его потянулась к телефону, чтобы вызвать начальника штаба, но тот позвонил сам.

— Приказ, Николай Иванович, Выйти на северо-западную окраину и закрепиться.

— Опять рыть? Вот не везет нам!.. Вот судьба!

На длительную стоянку надежд, однако, теперь уже ни у кого не было.

Вспомнили, как на одной из центральных улиц из окна третьего этажа вдруг высунулась лошадиная морда и лениво стала наблюдать за боем внизу, а рядом с нею висел белый флаг, будто лошадь сама его вывесила на всякий случай.

— Как ее, чертяку, туда подняли?..

И хохотали до упаду, перебирая все возможные варианты.

— Кони и те уж стали белые флаги выкидывать… Ну, дальше некуда!

Офицеры сгрудились вокруг Кочегарова.

— Пенясов — молодец, — сказал Коган, ища глазами агитатора и не находя его. — Если бы он не заметил трубы под полотном и не позвал за собой бойцов, пришлось бы мне помутиться часа два…

— Пенясов геройский офицер, ей-богу героический! Замечательно воюет! — Макалатия выкрикнул свое мнение одним духом.

— У вас, Макалатия, тоже хорошо вышло, — сказал Кочегаров, — правильно сделали, что повернули на выстрелы. Я только хотел было послать к вам связного с приказанием на этот счет — смотрю, а вы уже сами повернули.

— Кто сам повернул? Макалатия? — Пенясов поднялся с земли, где он, никем не замеченный, лежа записывал в толстую клеенчатую тетрадь впечатления ночи. — Ты что же молчал, Шота? А я на капитана Кочегарова этот маневр записал. Придется, значит, переделывать.

— Ну, давайте, однако, устраивать батальоны, — заметил молчаливый Коган, — а то… война перерывов но любит.

Батальонные засмеялись, переглянувшись. Коган напомнил им любимую фразу Климова.

И они разошлись по батальонам, чтобы успеть к рассвету дать бойцам отдохнуть.

А Климов, о котором сейчас вспомнили комбаты, в это время пропускал мимо себя батальонные и полковые обозы.

— Цыгане! — кричал он, краснея от раздражения. — Капитан Горелик, это что такое, я тебя спрашиваю?

За обозными повозками шли разнузданные немецкие кони, торопились, загораживая все улицы, какие-то коровы, быки, овцы.

— Что я могу поделать, товарищ гвардии подполковник, скотина любит бежать за человеком, куда же ей деваться…

— А вы чего смотрите? Надо сбить гурт, вести особо. Трофеи подсчитаны?

— Подсчитаны, — оказал начальник штаба. — Уничтожено нами четыре танка, девять орудий, одиннадцать пулеметов да захвачено восемнадцать пулеметов. Двести немецких трупов на поле боя. А пленных всего шестеро.

— А надо бы все-таки уточнить, с кем дрались, — сказал Климов.

Позвонил Кочегаров.

— Приведи людей в порядок, — сказал он, — подполковник сегодня будет, наверно, смотреть батальон. А ты его знаешь — все проверит, в портянках станет копаться.

— Товарищ капитан, где угодно, пожалуйста, пускай копается, чистота до конца будет, — залпом ответил Макалатия, уже отдавший приказ стричь и брить людей и пославший ординарца разыскать помещение, где бы можно было помыться.

В это самое время командир полка и позвонил Кочегарову.

Кочегаров сидел над схемой кишберского сражения.

— Капитан Кочегаров, вот что я тебе скажу, — война перерывов не любит, брат ты мой, — сказал Климов.

Он, вероятно, очень удивился бы, если бы мог видеть, как заулыбался его всегда строгий и подтянутый комбат.

— Так точно, товарищ гвардии подполковник. Война не любит перерывов.

— Ну вот, приготовься к разбору Кишберской операции. Понятно? А завтра в тринадцать ноль-ноль выстрой батальон — приду посмотреть, на кого похожи.

…Спустя шесть дней передовые части гвардейской армии генерал-лейтенанта, ныне Героя Советского Союза, Захватаева были уже в семнадцати километрах от Вены. Невозможное осуществилось, уставшая армия теперь не уступала первого места в потоке неудержимого наступления. Люди делали километров по сорок пешком в течение суток, да к тому же с боями, тылы отставали, связь часто не успевала за передвижениями частей, и штабы бывали на некоторое время оторваны от своих головных подразделений. Однако та слаженная и на удивление героическая работа всех звеньев управления армией, от которой зависит конечный успех, ни разу не нарушалась.