Том 5. Чертова кукла

Сменцев подождал, помолчал.

– Ну что, как у вас? – спросил совсем серьезно.

– Понемножку. Слава Богу. Что ж, сами знаете, летнее было время. Занятия правильные не шли. Флорентий Власыч в отлучке. Так все.

– Пустое, я не про занятия. Лето – летом, а вы что-нибудь же делали? Или между собой не собирались?

– Ну, как же нет… Флорентий Власыч знает. Все своим чередом.

Помолчал, помигал белесыми ресницами и вдруг прибавил:

– Роман Иванович, а когда же нам объявление будет? Благословясь бы, право. А то многие из наших скучают уж. И мне, признаться, надоело.

– Не понимаю, что именно вам надоело. Погодите. Отец Симеоний как?

– По-прежнему сидит у себя за рекой, на огородах. Работника второго на ваши, на школьные денежки принанял. Благодушничает. Разве он во что вникает? Он о школе-то и позабыл.

– На то и рассчитывали, – резко сказал Сменцев. – Этим и надо пользоваться.

– Я пользуюсь. Я и в школе, и…

Он подвинулся ближе вместе со стулом.

– Таинственно со многими тоже разговаривал нынче. Человек сорок есть, наверняка пойдут.

– Мало.

– Знаю, что мало. Да ведь без малого зерна дерева не вырастить. Ну, еще десяток наберется.

– Нет, мало. И чего вы-то, отец дьякон, торопитесь рясу скинуть?

– Эта ряса ихняя, все равно, сейчас – обман. А истинную я не сниму. Коли же бояться – чего мне бояться? Един аки перст.

Роман Иванович решительно нахмурился. Уже не впервые заводил дьякон этот разговор. Хотелось «объявиться», то есть легализовать общину, которая как бы начинала образовываться среди крестьян села Заречного; были мужики из окрестных деревень, все больше ученики хуторской вечерней школы. Дьякон вел линию, с самого начала ему указанную, и теперь искренно не понимал, чего медлить. Но никакая «объявленная» община не входила сейчас в планы Сменцева.

Дьякон кашлянул и опять заговорил:

– Роман Иваныч, а позвольте спросить, как относиться к слухам среди наших? Говорят, будто есть на примете епископ из господствующей. Что пойдет, мол, в наше согласие и у нас иереев будет ставить. Таким образом, если кто усомняется насчет священства…

Сменцев разозлился. Однако не удивился очень.

– Послушайте, отец Хрисанф, да вы понимаете ли, что говорите? Во-первых, этого нет, а во-вторых, и не нужно ничего подобного. Я вам говорил о рукоположенном священнике, правда… Ну, пусть бы он был на первое время… для некоторых не мешает… А епископ-то на что? Рассудите… Еще насчет «объявления» мечтаете. Куда вам! Пожалуй, сразу о новом епархиальном начальстве затоскуете.

Дьякон обиженно раскрыл рот, поднялся, запахнул рясу. Хотел сказать, что он понимает, что просто слух передал… и не посмел. Мечту о настоящем архиерее, который ради их «нового согласия» совлечется всего, кроме благодати, – эту мечту он сам лелеял. Очень уж пришлась по душе. И он не сдался.

– Дело трудное, Роман Иваныч, и, конечно, необходимости нет. Но если священнику рукоположенный не мешает, то чем же епископ?.. Напротив того, ежели рассудим…

– Нет, отец Хрисанф, вы это бросьте. И о поспешных объявлениях думать бросьте. Дело ведь не в вас и не в тех одних, с которыми вы «таинственно разговариваете». Ваших если сейчас в общину устроить и объявить, – так она и замрет, ни старая, ни новая, отколотая, да еще сама себя не понимающая.

– А коли вы о наших здешних баптистах думаете…

– Ни о ком я не думаю, – резко оборвал его Сменцев. – Вам вот следовало бы подумать кое о чем, да пошире глядеть. Ну ладно, в свое время столкуемся.

Дьякон сник. Было скучно. Одиноко мерцала свеча. Сентябрьский дождь бил в окна. Не такого разговора хотелось дьякону, и он уж подумывал, не уйти ли; но все сидел, поглядывая то на свечу, то на длинные, задумчиво сжатые брови Сменцева.

«Сердитый, – думал про себя, – может, не ладится что у него там? Лик сумный. Рассказать ему еще чего? Да говорить я с ним не умею. Хуже бы не расстроить».

Залаяла собака на дворе. С крыльца донесся веселый голос Флорентия, и через минуту вошел он сам, такой высокий в маленькой комнате флигеля, мокрый, в длинных сапогах, в кожаной куртке.

– Роман, добрый вечер. Сейчас надо переодеться. Потоп на дворе. Отче, здравствуй. Ты как тут?

– Да я было к тебе, Флорентий Власыч… Гляжу – гость. Флорентий ушел в следующую комнату флигеля, – просто за дощатую перегородку, – и оттуда, смеясь, упрекал дьякона:

– Совсем от рук отбился. Не ходишь. Я про ваши заречные дела давно что-то не слышу.

Вернулся свежий, переодетый в другую куртку, улыбающийся, и сел за самовар. Самовар уже не кипел, а тянул длинную, скрипучую песенку.

По лицу дьякона и по нахмуренным бровям приезжего друга Флорентий догадался, что разговор тут не сладился. Но так как было до дьякона дело, то Флорентий решил не обращать на это внимания и действовать по-своему; коли захочет Роман, может и отменить потом.

– А я, отец Хрисанф, – начал Флорентий, – хотел уж спосылать за тобой. На днях думаю чтение устроить, – собрание то есть. Но чтобы поменее народу. Тебя, значит, с твоими, да только не со всеми, а по выбору, и еще у меня есть некоторые, совсем с другой линии… Думалось, не пора ли вместе потолковать.