Том 5. Драмы

Ник<олай> Мих<алыч>. Здоровы ли вы, матушка, нынче и хорошо ли почивали… я слышал, что вы долго не засыпали…

Мар<фа> Ив<ановна>. Да, батюшка — мне что-то не спалось — я всё думала об моем Юрьюшке… как это он поедет путешествовать, я боюсь за него — вот вы, отцы, не так беспокоитесь об детях!.. а мне так грустно с ним расставаться…

Ник<олай> Мих<алыч>. Неужели вы думаете, что мне легче. Вы ошибаетесь, позвольте мне сказать. Я сына моего не меньше вас люблю; и этому доказательство то, что я его уступил вам, лишился удовольствия быть с моим сыном, ибо я знал, что не имею довольно состояния, чтоб воспитать его так, как вы могли.

Мар<фа> Ив<ановна>(к Вас<илию> Мих<алычу>). Что, батюшка! как ваше дело, что говорит сенат?..

Вас<илий> Мих<алыч>. Сенат-с? — до него еще дело не доходило. А всё еще кутят да мутят в уездном суде да в губернском правлении… такие жадные, канальи, эти крючки подьячие, со всей сволочью, что когда туда приедешь, так и обступят — чутье собачье! знают, что у тебя в карманах есть деньги… и вот уж пять лет тянется вся эта комедия… впрочем, для меня совсем не смешная, потому что я действующее лицо!..

Марф<а>Ив<ановна>(к Н<иколаю> М<ихалычу>). Знаете ли, Н<иколай> Мих<алыч>, я хочу, чтоб Юрьюшка ехал во Францию, а в Германию не заглядывал, — я терпеть не могу немцев! чему у них научишься!.. Все колбасники, шмерцы!..

Ник<олай> М<ихалыч>. Позвольте перервать речь вашу, матушка, немцы хотя в просвещении общественном и отстали от французов, то есть имеют некоторые странности, им приличные в обхождении, не так ловки и развязны, но зато глубокомысленнее французов, и многие науки у них более усовершенствованы, и Юрий, в его лета, очень даже может сам располагать собою, ему 22 года, он уже имеет чин — и проч…

Вас<илий> Мих<алыч>. Позвольте спросить, Юр<ий> Ник<олаевич> поедет морем?

Марф<а> Ив<ановна>. Сохрани бог!.. Нет, ни за что.

Вас<илий> М<ихалыч>. Так ему надо ехать чрез Германию, иначе невозможно, хоть на карту взгляните.

Марф<а> Ив<ановна>. Как же быть! А я не хочу, чтоб он жил с немцами, они дураки…

Ник<олай> Мих<алыч>. Помилуйте! — у них философия преподается лучше, нежели где-нибудь! Неужто Кант был дурак?..

Марф<а> Ив<ановна>. Сохрани бог от философии! Чтоб Юрьюшка сделался безбожником?..

Ник<олай> М<ихалыч>( с неудовольствием). Неужели я желаю меньше добра моему сыну, чем вы? Поверьте, что я знаю, что говорю. Философия не есть наука безбожия, а это самое спасительное средство от него и вместе от фанатизма. Философ истинный — счастливейший человек в мире, и есть тот, который знает, что он ничего не знает. ^*Это говорю не я, но люди умнейшие…

(Вас<илий> М<ихалыч> в тайном удовольствии)И всякий тот, кто хотя мало имеет доброго смысла, со мною согласится.

Марф<а> И<вановна>. Стало быть, я его совсем не имею… это слишком самолюбиво с вашей стороны… уверяю вас!..

Ник<олай> М<ихалыч>. Лучше сами поверьте, что отец имеет более права над сыном, нежели бабушка… Я, сжалясь над вами, уступил единственное свое утешение, зная, что вы можете Юрия хорошо воспитать… Но я ожидал благодарности, а не всяких неприятностей, когда приезжаю повидаться к сыну… Вы ошибаетесь очень: Юрий велик уж, он сделался почти мужем и может понимать, что тот, кто несправедлив противу отца, недостоин уважения от сына… Я говорю правду, вы ее не любите — прошу вашего извинения, впрочем знайте, что я не похож на низких ваших соседей и не могу не говорить о том, что чувствую: я очень огорчен вашим против меня нерасположением… Но что ж делать, вы задели меня за живое: я отец и имею полное право над сыном…

Он вам обязан воспитанием и попечением, но я ничем не обязан. Вы платили за него в год по 5 тысяч, содержали в пансионе, но я сделал еще для вас жертву, которую не всякий отец сделает для тещи, уж не говорю об имении… прошу извинить.

Марф<а> Ив<ановна>( привстав). Как, и вы можете меня упрекать, ругать, как последнюю рабу, — в моем доме… Ах! ( Упадает в изнеможении злобы на кресло и звенит в колокольчик.) Дашка, Дашка, — палку.

Дарья. Сию минуту. ( Приносит палку и выводит ее из комнаты под руку.)

Ник<олай> Мих<алыч>. О боже мой! — может ли сумасшествие женщины дойти до такой степени!.. ( Ходит взад и вперед.)