Том 5. Энн Виккерс

Таким образом, Энн вновь обрела респектабельность. Но она не была довольна собой. Бесстыдные ночные грезы о крепких и жарких объятиях пробудили в ней чувства, не находившие удовлетворения в заседаниях и приторных речах факультетских советниц. Она страшно возмущалась, что ее не выбрали старостой курса. Не то чтобы она мечтала умирать с тоски на бесконечных заседаниях и вечно о чем-то хлопотать. Нет, тут дело в принципе. Она покинет колледж гораздо более популярной и знаменитой, чем какой-то жалкий курсовой староста!

Вновь окруженная ореолом славы, в вихре политической деятельности без политической программы, Энн на последнем курсе просто неистовствовала, восстанавливая все, что было утрачено вследствие ее отступничества и сплетен о том, как доктор Харджис натянул ей нос. Ее комната — ее собственная комната, на этот раз, слава богу, избавленная от присутствия надушенной Юлы Тауэре и ей подобных, сделалась сборным пунктом всех ораторов, всех экономисток, всех будущих работников народных домов и прочих интеллектуальных светил Пойнт-Ройяла, которые за стаканом подогретого лимонада запросто разрешали проблему избирательного права для женщин, проблему заработной платы и проблему всеобщего мира.

Энн ходила в гости к студенткам, которых недолюбливала. Она любезно беседовала со студентками, имен которых не помнила. Но главным полем ее интриг было Дискуссионное общество.

Она внушила благоговейный ужас всему колледжу сногсшибательным проектом дебатов с Вассарским колледжем, студентки которого ставили Пойнт-Ройял на одну доску с сельскохозяйственными училищами, католическими семинариями и школами бальзамировщиков. (Два года спустя эта дискуссия все-таки состоялась, но Энн уже покинула колледж.)

Трудно сказать, насколько полезными или вредными оказались диктаторские замашки, усвоенные Энн на последнем курсе, когда позже она попыталась вторгнуться в область мужской политической деятельности. Мы не собираемся утверждать, будто благонравная маленькая Энн из Уобенеки ничуть не испортилась, однако эта несколько взбалмошная и растерянная молодая особа действительно набралась новых сил и могла бы с шумом и треском продолжать свой путь к славе и цинизму, если бы не один-единственный час, проведенный ею в обществе нелепой Перл Маккег.

Перл была одной из лучших студенток третьего курса. Эта маленькая, худенькая девушка с шишковатым лбом, совершенно лишенная чувства юмора, старательная, педантичная и не по возрасту умная, была на два или три года моложе большинства своих однокашниц. Она завоевывала стипендии с такой же легкостью, как пьяница пьет даровое виски, и сокурсницы высмеивали, баловали и ненавидели Перл за ее наивную откровенность.

Перл попробовала свои силы в ораторском искусстве и потерпела неудачу — редкий для нее случай, поскольку спортом она не занималась. Ее речи на репетициях были статистически бездушны, как показания термометра, и сухи, как сухари. Тем не менее Перл вечно околачивалась в Дискуссионном обществе и, широко открыв бесцветные глаза, с обожанием смотрела на блистательную Энн, которая лихо жонглировала трескучими фразами. Она вступила в Социалистический клуб и, заикаясь от восторга, поддакивала Энн, когда та утверждала, что все они, разумеется, принадлежат к касте утонченных и высокообразованных женщин и поэтому их долг — помогать труженикам, на чью долю не выпало подобных благ. А когда Энн, торопливо пробегая по двору колледжа, приветливо махала ей рукой. Перл от счастья заливалась румянцем.

И все же, когда Энн собиралась на Весеннюю вечерню Пойнт-Ройялского общества зеленых насаждений, дабы произнести там краткую речь, именно Перл Маккег вошла в ее комнату, села на жесткий стул и долго смотрела на Энн, пока та не почувствовала, что вот-вот закричит, после чего, потирая свой срезанный подбородок, неожиданно выпалила:

— Энн, вы… вы говорите теперь в тысячу раз свободнее, чем два года назад, когда я в первый раз слышала вас в ХАМЖ.

— В самом деле?

— В тысячу раз красноречивее. Вы теперь лучше знаете, как овладеть вниманием толпы.

— Просто…

— И у вас теперь такие широкие интересы. Вы уже не пробинцналка. А я, наверно, все еще провинциалка.

— Конечно, если…

— Вы могли бы стать знаменитой женщиной и прославиться на всю страну.

— Ну, это уже вздор!

— Но почему же, почему вы продались, Энн? Зачем вы ищете популярности у всевозможных идиоток, какие только есть в колледже?

— Нет, все-таки…