– Эх, Витька-а, – сказал дядя невесело, – махнулся б я с тобой годами. Эх, и махнулся бы! – не глядя! Я б – не то что учиться, я бы черту рога свернул. Знаю теперь, как их свернуть можно, только... Но нам, Витька, война дорогу переехала. Война, будь она проклята. Не война, так я б теперь высоко-о летал. Да-а... А ты учиться не хочешь. Глупыш ты такой.
– Мама же вон не воевала, а тоже не выучилась.
– Мама не воевала, зато с голоду пухла здесь... Мама лет с пятнадцати работать пошла. Чего ты на маму киваешь? Счас не то время. Счас ты бо-ольшого дурака сваляешь, если не выучишься. Большого, Витька. Попомни мое слово.
...Приехали в деревню затемно.
Распрягли во дворе лошадь, дали ей овса.
– Ну, пойдем знакомиться... Не робей, там все свои.
В большой прихожей избы сидела за столом одна только круглолицая, ясноглазая, чем-то отдаленно напоминающая Витькину мать девушка, учила уроки.
– Знакомьтесь, брат с сестрой, – сказал дядя Коля.
– Это Витя? – радостно спросила девушка.
– Витя. Собственной персоной, – дядя разделся, взял у Витьки чемодан. – Раздевайся, Витька, будь как дома. Где все-то? Мать...
– Телевизор у Баевых смотрят.
– А наш чего же?
– Опять сломался. Раздевайся, Витя! Давай, я тебе помогу. Ну?.. Меня Ольгой зовут... – Ольга помогла Витьке снять пальтишко. Была она рослая, красивая и очень какая-то простая и приветливая. Витьке она очень понравилась.
– Надо же: такие глаза, и парню достались! – засмеялась Ольга.
Глаза у Витьки, правда, девичьи: большие, синие. Витька смутился. Нахмурился.
– Ты сперва не глаза разглядывай, – строго сказал отец, – а давай-ка накорми нас. Потом уж глаза разглядывай. А потом сделаешь мне его отличником. Срок – три месяца.
В городке дела хоть медленно, но подвигались к завершению.
В одно воскресенье Владимир Николаич пригласил Грушу к себе домой.
Шли принаряженные по улицам городка.
– Меня тут... некоторые знают... – предупредил Владимир Николаич, – могут окликнуть или позвать... куда-нибудь.
– Куда позвать?
– В пивную. Не надо обращать внимания. Ноль внимания. Я их больше никого не знаю, оглоедов. Чужбинников. Я сейчас опять на почете стал... Меня в приказах отмечают. Они злятся. Им же ведь все равно: уровень, не уровень – лезут!..
– А самого-то не тянет больше к ним?
– К ним?! Я их презираю всех до одного!
– Хорошо, – искренне похвалила Груша. – Это очень хорошо! Теперь жить да радоваться.
– Я и так пропустил сколько времени! Я бы уж теперь главным был.
– А теперь-то еще опасаются пока главным-то ставить?
– Я думаю, что уже не опасаются. Но дело в том, что у нас главным работает старичок... Он уже на пенсии вообще-то, но еще работает, козел. Ну, вроде того, что – неудобно его трогать. Но думаю, что внутреннее решение они уже приняли: как только этот козел уйдет, я занимаю его кабинет.
Пошли через городской парк.
Там на одной из площадок соревновались городошники. И стояло много зрителей – смотрели.
Владимир Николаич и Груша остановились тоже, посмотрели...
– Делать нечего, – негромко сказал Владимир Николаич, трогаясь опять в путь.
– А у вас, Владимир Николаич, я как-то все не спрошу, родные-то здесь не живут?
– Здесь! – почему-то воскликнул Владимир Николаич. – Тут вот в чем дело: они все на известном уровне, а я – отстал, когда принялся злоупотреблять-то. Ну, и... наметилось такое охлаждение, – Владимир Николаич говорил об этом, не сожалея, не огорчаясь, а как бы даже злясь на этих, которые «на известном уровне». – Но они об этом еще крупно пожалеют. Я им не... это... не мальчик, понимаешь, которого можно сперва не допускать к себе, потом, видите ли, допустить. У меня ведь так: я молчу, молчу, потом ка-ак покажу зубы!.. Меня же вот в районе-то – все же боятся. Как выезжаю куда с ревизией... А дело в том, что меня иногда как сильного бухгалтера просят из других учреждений съездить обревизовать на местах. Как приезжаю, так сразу говорят: «Дятел прилетел!» Страх и уважение нагоняю. Меня же ничем не купишь. Сколько уж раз пытались: то барана подсунут, то намекнут: мол, шифоньер по заказу сделаем или книжный шкаф... Фигу! А один раз поехал в промартель, тут вот, километров за сорок, ну, сижу в конторе. Приходят: «Владимир Николаич, мы тут валенки хорошие катаем... Может, скатать?» Что ж, давайте, говорю. Я заплачу по прейскуранту, все честь по чести. Это не возбраняется. Ладно. Через два дня приносят валенки. Так они что сделали: чтоб угодить мне, взяли да голенища-то несколько раз – вот так вот – изогнули, изогнули... Раза в три слой получился.
– Как бурки?
– Как бурки, только это не бурки, а нормальные валенки, но с голенищами такая вот история. Ладно. Я помалкиваю насчет голенищ. Сколько спрашиваю, стоит? Да ничего, мол, не надо. Кэ-эк я дал счетами по столу, как заорал: цена?! Полная стоимость по прейскуранту! И – развернуть голенища, как у всех трудящихся!.. Я вам покажу тут!..
Прохожие, некоторые, стали оглядываться на них – Владимир Николаич всерьез кричал.
– Потише, Владимир Николаич, – попросила Груша. – А то оглядываются.