Том 5. Калина красная

– Да, да, – спохватился Владимир Николаич. – Это не очень интеллигентно. Горячность чертова...

И вот пришли они домой к Владимиру Николаичу.

Этакая уютненькая квартирка в пятиэтажном кирпичном ковчеге... Вся напрочь уставленная и увешанная предметами.

– Ну-те-с... вот здесь мы и обитаем! – оживленно сказал хозяин.

И стал вежливо, но несколько поспешно предлагать Груше: снять плащик шуршащий, болонью, сесть в креслице, полистать журнал с картинками – с журнального столика на гнутых ножках... Вообще, дома он сделался суетливым и чего-то все подхихикивал и смущался. И очень много говорил.

– Раздевайтесь. Вот так, собственно, и живем. Как находите? Садитесь. Я знаю, вы сейчас скажете: не чувствуется в доме женской руки, женского глаза. Что я на это скажу? Я скажу: я знаю! Не хотите? – журналишка... Есть любопытные картинки. Как находите квартирку?

– Хорошо, хорошо, Владимир Николаич, – успела сказать Груша.

– Нет, до хорошего тут еще... Нет, это еще не называется хорошо, – Владимир Николаич налаживал стол: появилась неизменная бутылка шампанского, лимоны в хрустальной вазочке, конфеты – тоже в хрустальной вазочке. – Хорошо здесь будет... при известных, так сказать, обстоятельствах.

– Холодильник-то как? В очереди стояли?

– В очереди. Мы вместе в очереди-то стояли, а когда разошлись, я сходил да очередь-то переписал на новый адрес – на себя. Она даже не знает – ждет, наверно, – Владимир Николаич посмеялся. – Ругает, наверно, советскую власть... Прошу! Сейчас мы еще музыку врубим... – Владимир Николаич потрусил в другую комнату и уже оттуда сообщил: «Мост Ватерлоо»!

И из той комнаты полилась грустная, человечнейшая мелодия.

Владимир Николаич вышел довольный.

– Как находите? – спросил.

– Хорошо, – сказала Груша. – Грустная музыка.

– Грустная, – согласился Владимир Николаич. – Иной раз включишь один, плакать охота...

Груша глянула на него... И что-то в лице ее дрогнуло – не то жалость, не то уважение за слезы, а может, – кто знает? – может, это любовь озарила на миг лицо женщины.

– Прошу! – опять сказал Владимир Николаич. Груша села за стол.

– Нет, жить можно! – воскликнул Владимир Николаич. И покраснел. Волновался, что ли. – Я так скажу, Агриппина Игнатьевна: жить можно. Только мы не умеем.

– Как же? Вы говорите, умеете.

– В практическом смысле – да, но я говорю о другом: душевно мы какие-то неактивные. У меня что-то сердце волнуется, Груша... А? – Владимир Николаич смело воткнулся своим активным взглядом в лицо женщины, в глаза ей. – Груша!

– А?

– Я волнуюсь, как... пионер. Честное слово.

Груша смутилась.

– Да чего же вы волнуетесь?

– А я не знаю. Я откуда знаю? – Владимир Николаич с подчеркнутым сожалением перевел взгляд на стол, налил в фужеры шампанского. – Выпьем на брудершафт?

– Как это? – не поняла Груша.

– А вот так вот берутся... Дайте руку. Вот так вот берут, просовывают, – Владимир Николаич показал как, – и выпивают. Вместе. М-м?

Груша покраснела.

– Господи!.. Да для чего же так-то?

– А вот – происходит... тесное знакомство. М-м?

– Да что-то я... это... Давайте уж прямо выпьем?

– Да нет, зачем же прямо? Все дело в том, что тут образуется кольцо.

– Да неловко ведь так-то.

– Да чего тут неловкого?.. Ну, давайте. Смелей! Музыка такая играет... даже жалко. Неужели у вас не волнуется сердце? Не волнуется?

– Да нет, волнуется... Господи, чего говорю-то?.. Зачем говорить-то об этом?

– Да об этом целые книги пишут! – взволнованно воскликнул Владимир Николаич. – Поэмы целые пишут.

Груша все никак не могла уразуметь, почему надо выпить таким заковыристым образом.

– Ну?.. – торопил Владимир Николаич. Он и правда волновался. Но жесты его были какие-то неуверенные, незавершенные. – Ну? А то шампанское выдыхается.

– Да давайте прямо выпьем, какого лешего мы будем кособочиться-то?

– Так образуется два кольца. Неужели непонятно? После этого переходят на «ты».

– Ну и перейдем на «ты»... без этих фокусов.

– Мы сломаем традицию. Традицию не надо ломать. Смелей!.. Просовывайте сюда вот руку... – Владимира Николаича даже слегка трясло. – Музыка такая играет!.. Мы ее потом еще разок заведем.

– Вот наказание-то! – воскликнула Груша. И засмеялась.

Витьку принялись подгонять в учебе сразу три отличницы: сестра Оля и две ее подружки, Лидок и Валя. Все девушки рослые и, как показалось Витьке, на редкость скучные. Особенно Витька невзлюбил Лидок. Лидок без конца сосала конфеты и поглаживала Витьку по голове. Витька стряхивал ее руку и огрызался. Девушки смеялись.

– Ну! – скомандовала Оля. – Повторим домашнее задание.

– Хоть уж в воскресенье-то... – попробовал было увильнуть Витька. Но Оля была непреклонна:

– Никаких воскресений! Ты у нас будешь... Циолковским.

– Нет, он у нас будет Жолио Кюри, – Лидок погладила Витьку по голове. – Верно, Витя?

– Да иди ты! – Витька так тряхнул головой, что у него шея хрустнула.

Девушки засмеялись.

– Не хочет. А кем же ты хочешь, Витя?

– Золотарем.

Лидок не знала такой профессии. Решила, что это что-то, связанное с золотом.

– Ну, Витя, это тяжело. Это где-то в Сибири – там холодно.