Том 5. Калина красная

– Он идет ко мне навстречу. Генералы все вытянулись по стойке «смирно»... Он улыбался. И тут я рванул пакет... Смеешься, гад! Дак получай за наши страдания!.. За наши раны! За кровь советских людей!.. За разрушенные города и села! За слезы наших жен и матерей!.. – Бронька кричит, держит руку, как если бы он стрелял. Всем становится не по себе. – Ты смеялся?! А теперь умойся своей кровью, гад ты ползучий!! – это уже душераздирающий крик. Потом гробовая тишина... И шепот, торопливый, почти невнятный: – Я стрéлил... – Бронька роняет голову на грудь, долго молча плачет, оскалился, скрипит здоровыми зубами, мотает безутешно головой. Поднимает голову – лицо в слезах. И опять тихо, очень тихо, с ужасом говорит:

– Я промахнулся.

Все молчат. Состояние Броньки столь сильно действует, удивляет, что говорить что-нибудь – нехорошо.

– Прошу плеснуть, – тихо, требовательно говорит Бронька. Выпивает и уходит к воде. И долго сидит на берегу один, измученный пережитым волнением. Вздыхает, кашляет. Уху отказывается есть.

...Обычно в деревне узнают, что Бронька опять рассказывал про «покушение».

Домой Бронька приходит мрачноватый, готовый выслушивать оскорбления и сам оскорблять. Жена его, некрасивая толстогубая баба, сразу набрасывается:

– Чего как пес побитый плетешься? Опять!..

– Пошла ты!.. – вяло огрызается Бронька. – Дай пожрать.

– Тебе не пожрать надо, не пожрать, а всю голову проломить безменом! – орет жена. – Ведь от людей уж прохода нет!..

– Значит, сиди дома, не шляйся.

– Нет, я пойду счас!.. Я счас пойду в сельсовет, пусть они тебя, дурака, опять вызовут! Ведь тебя, дурака беспалого, засудют когда-нибудь! За искажение истории...

– Не имеют права: это не печатная работа. Понятно? Дай пожрать.

– Смеются, в глаза смеются, а ему... все божья роса. Харя ты неумытая, скот лесной!.. Совесть-то у тебя есть? Или ее всю уж отшибли? Тьфу! – в твои глазыньки бесстыжие! Пупок!..

Бронька наводит на жену строгий злой взгляд. Говорит негромко с силой:

– Миль пардон, мадам... счас ведь врежу!..

Жена хлопает дверью, уходит прочь – жаловаться на своего «лесного скота».

Зря она говорит, что Броньке – все равно. Нет. Он тяжело переживает, страдает, злится... И дня два пьет дома. За водкой в лавочку посылает сынишку-подростка.

– Никого там не слушай, – виновато и зло говорит сыну. – Возьми бутылку и сразу домой.

Его вызывают в сельсовет, совестят, грозят принять меры... Трезвый Бронька, не глядя председателю в глаза, говорит сердито, невнятно:

– Да ладно!.. Да брось ты! Ну?.. Подумаешь!..

Потом выпивает в лавочке «банку», маленько сидит на крыльце – чтоб «взяло», встает, засучивает рукава и объявляет громко:

– Ну, прошу!.. Кто? Если малость изувечу, прошу не обижаться. Миль пардон!..

А стрелок он правда – редкий.

ДУМЫ

Как только наступает ночь...

Поужинав...

Помолившись...

Повздыхав...

Угомонятся и заснут наработавшиеся за день люди, он начинает...

Заводится с края села и идет. Идет и играет. А гармонь у него какая-то особенная – орет.

– От же ж паразит!.. – возмущаются люди. – Завелся.

– Не идет же, черт блажной, к реке, здесь старается.

– Пойду счас, собаку на него спущу...

– Они его не кусают. Я пробовала.

– Когда он спит-то!

– Черт его в душу знает, лунатик какой-то. Какой-то ненормальный парень: то куклы мастерит, то по ночам шляется...

– К Нинке, што ль, ходит?

– Но. Она тоже! Выходила бы уж скорей за него, может, угомонился бы парень, за ум взялся...

Дом Матвея Рязанцева, здешнего председателя колхоза, стоял как раз на том месте, где Колька выходил извне переулка и заворачивал в улицу. Получалось, что гармонь еще в переулке начинала звенеть, потом огибала дом и еще долго ее было слышно.

Как только она начинала орать в переулке, Матвей садился в кровати, опускал ноги на прохладный пол и говорил:

– Все: завтра исключу дурака, из колхоза. Придерусь к чему-нибудь и исключу.

– Лежи уж – исключишь, – сонно говорила жена Матвея.

– Исключу!

Днем Матвей встретил Кольку.

– Ты долго будешь по ночам шляться? Люди после трудового дня отдыхают, а ты будишь, звонарь.

– Имею право, – нахально ответил Колька и улыбнулся от уха до уха. – За это никакой статьи нет.

– Я для тебя найду статью. Если надо, сам напишу.

– Статьи в Москве пишут.

– Ты почему такой есть-то, Колька? Почему на одном месте не работаешь? Куда я тебя посылал?..

– Потому что я талантливый, – кратко и серьезно пояснил Колька.

– Обалдуй ты, а не талантливый. Выучился бы на счетовода, уважаемым человеком был бы...

– Это одна смехота, а не специальность. «Дебет-кредит». «Приход-расход»... Тьфу!

– Ну, раз ты такой умный, иди в кузню молотобойцем. А с куклами перестань возиться – смеются ведь люди.

На эту тему – о куклах – Колька ни с кем не разговаривал. Презрительно молчал.

– Иди, махай кувалдой, раз в конторе не хошь сидеть.

Дома мать запричитала:

– Господи, да за што же мне доля такая выпала!.. Посылали ведь, дурака, учиться – так нет же, нет!.. Иди вот теперь, выворачивай руки-то там.

– Погляжу.

– Хоть там-то подержись, а то ведь от людей уж совестно.

– Люди не понимают в искусстве...

– Тьфу!.. Журавь.