Том 5. Калина красная

– Чего они там? – сказала она и пошла из избы.

...Вышла в сени, а сеничная дверь на улицу – открыта.

И она услышала голос Егора и этого Шуры. И замерла.

– Так передай. Понял? – жестко, зло говорил Егор. – Запомни и передай.

– Я передам. Но ты же знаешь его...

– Я знаю. Он меня тоже знает. Деньги он получил?

– Получил.

– Все. Я вам больше не должен. Будете искать, я на вас всю деревню подниму, – Егор коротко посмеялся. – Не советую.

– Горе... Ты не злись только, я сделаю, как мне велено: если, мол, у него денег нет, дай ему. На.

И Шура, наверно, протянул Егору заготовленные деньги. Егор, наверно, взял их и с силой ударил ими по лицу Шуру – раз и другой, и третий. И говорил негромко, сквозь зубы:

– Сучонок... Сопляк... Догадался, сучонок!..

Люба грохнула чем-то в сенях. Шагнула на крыльцо.

Шура стоял руки по швам, бледный...

Егор протянул ему деньги, сказал негромко, чуть хриплым голосом:

– На. До свидания, Шура. Передавай привет! Все запомнил, что я сказал?

– Запомнил, – сказал Шура. Посмотрел на Егора последним – злым и обещающим – взглядом. И пошел к машине.

– Ну, вот, – Егор сел на приступку. Проследил, как машина развернулась... Проводил ее глазами и оглянулся на Любу. Люба стояла над ним.

– Егор... – начала она было.

– Не надо, – сказал Егор. – Это мои старые дела. Долги, так сказать. Больше они сюда не приедут.

– Егор, я боюсь, – призналась Люба.

– Чего? – удивился Егор.

– Я слышала, у вас... когда уходят от них, то...

– Брось! – резко сказал Егор. И еще раз сказал: – Брось. Садись. И никогда больше не говори об этом. Садись... – Егор потянул ее за руку вниз. – Что ты стоишь за спиной, как... Это нехорошо – за спиной стоять, невежливо.

Люба села.

– Ну? – спросил весело Егор. – Что закручинилась, зоренька ясная? Давай-ка споем лучше!

– Господи, до песен мне...

Егор не слушал ее.

– Давай я научу тебя... Хорошая есть одна песня, – и Егор запел:

Калина красная-а-а,
Калина вызрела-а...

– Да я ее знаю! – сказала Люба.

– Ну? Ну-ка, поддержи. Давай:

Калина...

– Егор, – взмолилась Люба, – Христом богом прошу, скажи, они ничего с тобой не сделают?

Егор стиснул зубы и молчал.

– Не злись, Егорушка. Ну что ты? – и Люба заплакала. – Как же ты меня-то не можешь понять: ждала я, ждала свое счастье, а возьмут да... Да что уж я – проклятая, что ли? Мне и порадоваться в жизни нельзя?!

Егор обнял Любу и ладошкой вытер ей слезы.

– Веришь ты мне?

– Веришь, веришь... А сам не хочет говорить. Скажи, Егор, я не испугаюсь. Может, мы уедем куда-нибудь...

– О-о!.. – взвыл Егор. – Станешь тут ударником! Нет, я так никогда ударником не стану честное слово. Люба, я не могу, когда плачут. Не могу! Ну, сжалься ты надо мной, Любушка.

– Ну, ладно, ладно. Все будет хорошо?

– Все будет хорошо, – четко, раздельно сказал Егор. – Клянусь, чем хочешь... всем дорогим. Давай песню. – И он запел первый:

Калина красная-а-а,
Калина вызрела-а...

Люба поддержала, да так тоже хорошо подладилась, так славно. На минуту забылась, успокоилась.

Я у залеточки
Характер вызнала,
Характер вызнала-а,
Характер – ой какой,
Я не уважила,
А он ушел к другой.

Из-за плетня на них насмешливо смотрел Петро.

– Спишите слова, – сказал он.

– Ну, Петро, – обиделась Люба. – Взял спугнул песню.

– Кто это приезжал, Егор?

– Дружок один. Баню будем топить? – спросил Егор.

– А как же? Иди-ка сюда, что скажу...

Егор подошел к плетню. Петро склонился к его уху и что-то тихо заговорил.

– Петро! – сказал Люба. – Я ведь знаю, что ты там, знаю. После бани!

– Я жиклер его прошу посмотреть, – сказал Петро.

– Я только жиклер гляну... – сказал Егор. – Там, наверно, продуть надо.

– Я вам дам жиклер! После бани, сказала, – сурово молвила напоследок Люба. И ушла в дом. Она вроде и успокоилась, но все же тревога вкралась в душу. А тревога та – стойкая, любящие женщины знают это.

Егор полез через плетень к Петру.

– Бренди – это дерьмо, – сказал он. – Я предпочитаю или шампанзе или «Рэми-Мартин».

– Да ты спробуй!

– А то я не пробовал! Еще меня устраивает, например, виски с содовой...

Так, разговаривая, они направились к бане.

Теперь то самое поле, которое Егор пахал, засевали. Егор же и сеял. То есть он вел трактор, а на сеялке – сзади, где стоят и следят, чтоб зерно равномерно сыпалось, – стояла молодая женщина с лопаточкой.

Подъехал Петро на своем самосвале с нашитыми бортами – привез зерно. Засыпали вместе в сеялку. Малость поговорили с Егором:

– Обедать здесь будешь или домой? – спросил Петро.

– Здесь.

– А то отвезу, мне все равно ехать.

– Да нет, у меня с собой все... А тебе чего ехать?

– Да что-то стрелять начала. Правда, наверное, жиклер.

Они посмеялись, имея в виду тот «жиклер», который они вместе «продували» прошлый раз в бане.

– У меня дома есть один, все берег его.

– Может, посмотреть – чего стреляет-то?

– Ну, время еще терять. Жиклер, точно. Я с ним давно мучаюсь, все жалко было выбрасывать. Но теперь уж сменю.