Том 5. Кому на Руси жить хорошо

<5>

Подготовка для сибир<ской> язвы – голод, тогда и на людях; в В. уезде до 400 чел. Ниловцы – и в Белозерск бурлаки приходят на заработки; работы нет, <нрзб> теперь, застой судов. Ждут, мрут массами, подождав, отпр<авляются> с тифом в Арх<ангельскую> губ<ернию> обратно. Идут больных целые партии изнур<ительно?> далеко <нрзб>, верст 400.

Весной тиф от недост<атка> пищи, лихорадки при разлитии вод.

Без лекарства, для принятия мер против распр<остранения> отделение больных. <Нрзб>. Зарывание трупов.

На барках 3–4 креста – покойники, везут до 1-го погоста.

(Вельяшева, ее муж, от них сведения о голоде.)

От укушения насекомых.

15 лошадей тянут барку.

<6>

Крестьяне[9]

крик услышали,Выходят на поляночку.
Какой-то человек[10]
На бугорке
Один как перст стоит,
Стоит кричит да сам себя
То по лбу, то…
Да как припрыгнет вдруг,
Как заюлит: как будто бы
Ему кто на мозоль наступил.
Крестьяне подошли.
Военной, что ли? шапочка
С каким-то знаком красненьким
И эполеты белые,
Сертук[11] с зеленой прошвою…
«Чего тут орешь?»
– Жду кучера, послал его
Поглядеть, далеко ли
Дорога на Шексну? –
И в лоб ладонью хвать себя…
«Что, комары проклятые?
Они у вас сердитые.
Мы тоже заблудилися,
Почт<енный?>, мы нездешние.
А ты не бей, рассердятся –
До смерти заедят».

<7>

Достойно замечания:
Ни одному из стр<анников>
Не приходило в голову
Из места зачум<ленного>
Убраться поскорей.

<8>

На правом берегу поют:

Жена к реке,
А муж за ней.
«Куда идешь?»
– Портки стирать. –
«А где ж они?
Утопишься –
А детки-то?»

На левом берегу поют;

В руке топор,
В другой возжа.
«Куда идешь?»
– Тебе на что? –

Жена глядит –

И в ноженьки:
«Голубчик муж,
Не вешайся».

Эта песня из новой главы «Кому на Руси жить хорошо», которую я собираюсь писать. Действующие лица – семь мужиков, сторож, ветеринарный врач, на пикете офицер путей сообщения, посланный своим начальством для дознания о сибирской язве, и, наконец, исправник. После сцены сибирской язвы, под утро, среди этой обстановки – вопрос крестьян к исправнику, рассказ его, которым я поканчиваю с тем мужиком, который утверждал, что счастлив чиновник.

<9>

И точно видишь: грехам на тебе и счету нет… да только не в том они – не в тощей курице и пр. Пальцем в небо попала литература. А подымай выше! Грехи на тебе самые черные. Прежде думал: исполняю долг, закон – и спал спокойно. А тут не стало спаться. Пуще всего подати, подати да мужицкие ваши преступления. Как позовет тебя губернатор да даст приказ во что бы ни стало к такому-то… очистить… Ну и едешь во всё свое царство, в уезд, словно в воду опущенный, – знаешь, что везешь туда горе, слезы; и столько-то этих слез и горя! Самому на себя странно; думаешь: ну что я нос-то опустил в самом деле? Ведь не на разбой еду? – долг исполнять. А тут тебе совесть или какой-нибудь г. Щедрин на память придет, долг долгу рознь… Зверем-то не всякий родится, даже редко, чтоб чувствовал удовольствие, как зубы валятся изо рта мужика, борода редеет, да чтоб кричал, бранился, всё это комедия; совсем невесело залезать в бабий сундук, где у нее праздничное платье да холст на саван, отрубать горенку, вести на продажу коровенку и видеть, как ребята за нее цепляются, как за кормилицу… ну да сами знаете… ну так вот тут устой. Дери бороды, бей в зубы! А преступления? То и знай «не виновата»,[12] а ты его под кнут, а ты его в Сибирь.[13] А то взятки. Яичница! Сивуха! Сколько ни надери коры в лесу, кроме лаптей ничего не поделаешь из нее.[14] А и тут случалось покрывать, и вот за какую-нибудь бедную девку, что спас от плетей (родила, хотела подкинуть, утопила), вот та моя-то курица простится, думаешь… Я вор! Не знаете, где воры-то. Вы воры, что ли? Ну а я чем хуже вас? Каков поп, так<ов> приход. По Сеньке шапка.

<10>

Прибытие в Петербург искать доступа

К вельможному боярину,
Министру государеву.

Встреча с царской охотой и пребывание в облаве:

Глядели, любовалися
И с умиленьем думали:
«Дойдем и до тебя!»

Катастрофа на железной дороге, которой свидетелями были странники, или голова на рельсах.

Как мужики распорядились с шпионами из своих.

<11>