Том 5. Наука и просветительство

Не менее важное достоинство – библиографический аппарат книги. Приложенный библиографический список близок к тому, чтобы называться «все о Хлебникове»; до сих пор в наших изданиях ничего подобного не появлялось. Для молодых исследователей это очень важно: сам автор мимоходом отмечает, как пагубно сказывается на существующих работах о Хлебникове недостаточное знакомство с историей вопроса. При этом она не остается праздным приложением к книге: ссылки на нее щепетильно присутствуют на каждой странице. По большей части это ссылки полемические – что вполне понятно, потому что подавляющее большинство упоминаний о Хлебникове в литературоведении и (особенно) критике представляет собой набор суждений достаточно далеких от научности. Поэтому работа В. П. Григорьева от начала до конца звучит заступнической, апологетической интонацией (особенно, конечно, во вступительном разделе, разросшемся почти на треть книги) – и это, пожалуй, подчас даже вредит книге. Значительность творчества Хлебникова в русской, славянской, европейской поэзии ХX века – факт и без того очевидный; такие исследования, как книга В. П. Григорьева, лучше всего посодействуют осознанию этой значительности.

«Предлагаемое читателю описание – это все же пока, скорее всего, своего рода „введение“ в грамматику идиостиля, а не сама грамматика как таковая, претендующая на определенную полноту», – оговаривается автор в предисловии (с. 6). Это действительно так: здесь расчищено пространство работы, отточен методологический инструментарий, намечены очертания исследуемого явления, сделаны промеры основных общих проблем, показан образец монографического анализа отдельного стихотворения, перечислено немало конкретных тем, напрашивающихся для специального исследования (в том числе большой список «ключевых слов-образов», требующих каждое отдельного рассмотрения по всей массе хлебниковских контекстов: время, слово, число, судьба, воля, люди…, лад, мир, война, небо, звезда, море…, город, конь, дерево, игра… см. с. 197), – и на этом объем книги заставил автора остановиться. Все интонации исследователя – незавершенные; это заставляет ожидать продолжения исследования. В 1985 году исполняется 100 лет со дня рождения Велимира Хлебникова. Создание «Грамматики идиостиля» этого писателя по программе, развернутой в книге В. П. Григорьева, – дело достойное советской науки.

ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ МИР М. КУЗМИНА 230

ТЕЗАУРУС ФОРМАЛЬНЫЙ И ТЕЗАУРУС ФУНКЦИОНАЛЬНЫЙ

Выражение «художественный мир писателя» (или произведения, или группы произведений) давно уже сделалось расхожим, но до недавнего времени употреблялось оно расплывчато и неопределенно. Лишь в последние десятилетия, как кажется, удалось вложить в него объективно установимое содержание. Художественный мир текста, представляется теперь, есть система всех образов и мотивов, присутствующих в данном тексте. А так как потенциальным образом является каждое существительное (с определяющим его прилагательным), а потенциальным мотивом – каждый глагол (с определяющими его наречиями), то описью художественного мира оказывается полный словарь знаменательных слов соответственного текста. Чтобы эта совокупность образов стала системой образов, а опись художественного мира превратилась в описание художественного мира, она требует количественного и структурного упорядочения: во-первых, словарь этот должен быть частотным, а во-вторых, он должен быть построен по принципу тезауруса. Частотный тезаурус языка писателя (или произведения, или группы произведений) – вот что такое «художественный мир» в переводе на язык филологической науки.

Еще Б. И. Ярхо, не ставя задачи исчерпывающего описания художественного мира, вычислял степень наличия (например) темы любви в изучаемом тексте как долю слов, так или иначе относящихся к любви, от общего количества слов в тексте (см. нашу статью в приложении к этому тому231). Важно, что при этом «относящимися к любви» считались не только слова этого семантического поля, но и синтаксически связанные с ними: не только слово любовь…, но и слова …сильна, как смерть. Потом, когда Ю. И. Левин впервые перешел к составлению полных частотных словарей сборников Мандельштама и Пастернака232 и к наблюдениям над их семантическими пропорциями, то такие сочетательные связи перестали учитываться. Нам известно несколько работ, описывающих художественный мир поэта по принципу частотного тезауруса, – например, работы Борецкого и Кроника с сопоставлением художественного мира трех античных баснописцев233. Все эти исследования, во-первых, ограничиваются учетом только существительных и прилагательных (глаголы труднее систематизируются и дают менее яркую картину), а во-вторых, группируют слова, разумеется, только по тематическому сходству, а не по тематической смежности: любовь отходит в разряд «психология», а смерть – в разряд «биология», как бы они ни были связаны в тексте.