Том 5. Наука и просветительство

ВСТУПИТЕЛЬНОЕ СЛОВО К СБОРНИКУ СТИХОВ М. О. КУЛАКОВОЙ 242

При желании, наверное, можно отыскать образцы этой книжки в средневековых «Бестиариях» и «Физиологах». Но мне не хочется этого делать. Мне она нравится своими сегодняшними интонациями, очень живыми и разговорными. Когда мы их слышим на каждом шагу, то привычно не замечаем. Когда они естественно укладываются в хореи и амфибрахии, мы их замечаем и радуемся. А когда в них на месте привычных будничных лиц и типов с такой же естественностью появляются звери, птицы и растения, то мы еще и удивляемся, и стараемся это понять. А с такого удивления и начинается искусство.

Поначалу эти приемы кажутся простыми, детскими: представляется, будто они пригодны разве что для шуточных стихов, будто серьезного ими не скажешь. Это не так: такими же «детскими» приемами во взрослой поэзии работал когда-то Даниил Хармс, и получались у него вещи интересные, а по мнению некоторых, даже философские.

И еще я хочу сказать Марине Кулаковой отдельное спасибо за «авторский комментарий», приложенный в конце книги, – так сказать, руководство к чтению этих стихов. Если бы так делали и другие современные передовые поэты, то судьба поэзии в наши дни, может быть, была бы немного другой. Конечно, такому комментарию тоже приходится быть немного ироничным, но в какой мере – пусть об этом каждый читатель судит по своему собственному чувству.

В. А. КОМАРОВСКИЙ МЕЖДУ БРЮСОВЫМ И БЛОКОМ 243

К ПРЕДЫСТОРИИ ОДНОГО СТИХОТВОРНОГО РАЗМЕРА

В феврале 1907 года юная Анна Ахматова писала С. В. Штейну про «…второй сборник стихов Блока. Очень многие вещи поразительно напоминают В. Брюсова. Напр., стих. „Незнакомка“, стр. 21, но оно великолепно…» и т. д. (Литературное наследство. Т. 92. Кн. 3. 1982. С. 271, с примечанием: «в это время Ахматова очень любила стихи Брюсова». На это ее суждение обратил наше внимание Р. Д. Тименчик). Читателю наших дней, вероятно, трудно почувствовать в самом знаменитом стихотворении Блока какое бы то ни было сходство с Брюсовым. Но такое сходство было, и в чем оно состояло, можно угадать без ошибки: это стихотворный размер, 4-стопный ямб с дактилическими и мужскими окончаниями (ДМДМ), и связанные с ним семантические ассоциации.

Этот размер поздно возник в русской поэзии. Его впервые осваивают символисты, причем каждый из больших символистов – по-своему; но прочнее всех наложил свою печать в его семантику именно Брюсов. А потом он переходит к наследникам символизма, в их творчестве персональные манеры основоположников начинают переплетаться и взаимодействовать, семантика размера размывается, память о зачинателе-Брюсове выцветает и на ее месте всплывает память о продолжателе-Блоке.

Разумеется, экспериментальные обращения к 4-стопному ямбу с дактилическими и мужскими рифмами случались и гораздо раньше. Дактилическую рифму, как известно, ввел в русскую поэзию Жуковский, в 1820–1821, написав «Ах, почто за меч воинственный Я свой посох избрала…» и «Отымает наши радости Без замены хладный свет…». Оба стихотворения написаны 4-стопным хореем: этот размер знал дактилические окончания (без рифм) еще в народной поэзии. Почти тотчас Жуковский попробовал перенести свою находку и в ямб: в 1824 году он пишет «Мотылек и цветы»: «Поляны мирной украшение, Благоуханные цветы…». Почти одновременно и независимо от него такие же опыты делают Баратынский («Дало две доли провидение…», 1823) и Языков («В альбом Ш. К.», 1825, с нарочито экспериментальным чередованием рифмовок ЖМЖМ и ДМДМ). Но в ямбе дактилические окончания не имели опоры на традицию (ни на народную, ни на западную), поэтому судьба этих экспериментов в двух размерах была очень разной. В 4-стопном хорее чередование окончаний ДМДМ тотчас привилось и породило длинный ряд интонационно-тематических подражаний с той же «томно-горестной» семантикой244. В 4-стопном ямбе, наоборот, обращения к такой рифмовке в 1830–1840‐х годах очень редки и друг с другом не связаны. Семантика их повторяет семантику хореев Жуковского (разве что усиливая эмоциональный накал): кажется, что поэты ощущают новый размер как тот же 4-стопный хорей, надставленный в начале на один слог: