Том 5. Одинокому везде пустыня

– Я рад. Я тоже. В самом деле удачно! – обалдело пробормотал мсье Пиккар, никак не ожидавший от Марии восторгов в свой адрес. Обычно она встречала его с холодной кокетливостью, а он чувствовал себя при ней явно не в своей тарелке и ему никак не удавалось переломить ход их отношений в свою пользу, стать таким неотразимым ловеласом, каким знавали его другие дамы. Беседуя с мсье Пиккаром, Мария всегда умела передернуть игру словами так ловко, что даже самые испытанные каламбуры и остроты ее собеседника вдруг рассыпались в жалкую труху. Подарков от мсье Пиккара Мария не принимала категорически, на прогулки с ним ни по воде, ни посуху, ни днем, ни ночью не соглашалась. А когда однажды мсье Пиккар, все-таки улучив минутку, ловко встал перед ней на одно колено и, воздев руки к ее сиятельному личику, выпалил признание в любви, Мария улыбнулась ему ласково, похлопала в ладоши и добродушно сказала:

– Браво! Хороший стиль. Старофранцузский? Браво. А теперь потрудитесь встать, одежду протрете! – Она хотела сказать «штаны», но в последнюю секунду решила, что это будет слишком грубо. Короче говоря, Мария шалила со своим поклонником как хотела и строго держала его на дистанции. Мсье Пиккар почти смирился с ее неприступностью, и вдруг такой пассаж! Столько тепла и радости в ее голосе!

Знаменитый археолог подавил трепет умиления, сумел сделать вид, что не дрогнул под натиском внезапной благосклонности своей дамы сердца, огляделся по сторонам, как перед боем… За его спиной простирались развалины Карфагена. Для многих это были лишь серые груды камня и пеньки мраморных колонн с редкой травкой в расселинах, а для него, мсье Пиккара, увы, очень прочный, очень надежный тыл, можно даже сказать, плацдарм для наступления. Мсье Пиккар воодушевился, приосанился, помог дамам расставить этюдники и с ходу взял быка за рога, начал рассказывать о последнем дне Карфагена.

Дамы делали подмалевки и что-то набрасывали на своих холстах, а мсье Пиккар ходил на пятачке между ними, провидел сквозь века и вещал звучным голосом опытного лектора, так громко и отчетливо, словно перед ним была аудитория в сотню студентов.

– По моим расчетам, вот на этом самом холме, где стоим сейчас мы, за сто сорок шесть лет до Рождества Христова стояли римский стратег Сципион и его друг греческий историк Полибий. Кстати сказать, – тут мсье Пиккар метнул лукавый и вместе с тем как бы поощряющий взгляд в сторону Марии, – по кое-каким преданиям, до которых мы докопались в последнее время, древнегреческий историк Полибий был по рождению вовсе не грек, а пелопонесский славянин. Но это я так, к слову. Полибию шел пятьдесят шестой год, он еще сохранил крепость тела и духа, хотя за его плечами и была совсем непростая жизнь: сорок томов написанной им «Всеобщей истории», Ахейский союз, который он возглавлял одно время, Третья Македонская война против римлян, жестокое поражение, плен, жизнь в заложниках, где вопреки, казалось бы, всему он сумел снискать себе высокое общественное положение и встать на короткую ногу с самыми могущественными людьми Римской империи. Так что совсем не случайно в последний поход на Карфаген римский полководец Сципион взял с собой на правах ближайшего друга и советника именно его, Полибия. Сципиону мало было победы над Карфагеном, он хотел, чтобы эту победу засвидетельствовал воочию и увековечил письменно не лишь бы кто, а именно Полибий – историк, почитавшийся в те времена безусловно великим.

Накануне последнего штурма Кафрагена Сципиону исполнилось тридцать девять лет. Он был прославлен в битвах и ораторском искусстве, его полное имя звучало так: Публий Корнелий Сципион Эмилиан Африканский Младший.

Его приемный отец, Сципион Старший, завершил вторую Пуническую войну, а Сципиона Младшего ждал триумф победителя в третьей Пунической. Ганнибал был разгромлен, бежал с телохранителями, и по всей Северной Африке за ним шла настоящая охота на добивание, как за смертельно раненным и неспособным уйти слишком далеко. С моря Карфаген был блокирован римским флотом, с суши обложен когортами легионеров, которые шумно веселились сейчас у костров под стенами города и чьи разудалые голоса и раскатистый хохот касались слуха стоявших на холме Сципиона и Полибия.

– Чему они радуются? – спросил Полибий.

– С рассветом я разрешил им убивать всех подряд, в том числе безоружных, – нехотя ответил Сципион, – они жаждут крови, жаждут безнаказанного глумления над беззащитными жертвами. Легионеры могут только убивать или быть убитыми. – Сципион помедлил секунду и добавил уже другим, торжественным тоном: – Мы сотрем Карфаген с лица земли, и тогда наступит мир и процветание для всех народов.

Полибий промолчал. Не говорить же ему Сципиону, что ложь, которую тот только что изрек, вечна и называется она правдой победителей.