Том 5. Одинокому везде пустыня

Тех карфагенян, что прорвались за городские стены, поджидали на ровном пространстве специально отряженные для этого страшные римские колесницы с обоюдоострыми мечами, охота на людей продолжалась до полной темноты. Еще три дня и три ночи пороки сносили дома и храмы, стены и башни – пыль и удушающе сладкий смрад стояли такие, что Сципион вынужден был разбить свой лагерь за километр от Карфагена. Надвигалась жара, и еще через сутки стратег и его войско практически бежали из мертвого города. Чтобы не заразиться от многих тысяч разлагающихся трупов, римляне решили покинуть местность до следующей весны. А потом они послали туда рабов, чтобы те довершили дело, – сровняли Карфаген с землей. Но рабы на то и рабы, чтобы не слишком усердствовать. Благодаря их нерадению, вы, дорогие дамы, и можете сейчас писать развалины Карфагена.

– Какая интересная наука – история! – воскликнула Николь.

– История – это не наука, – жестко сказала Мария. – История – это мнение победителей. Так говорила моя мама.

– Пожалуй, именно так – мнение победителей, – подтвердил мсье Пиккар. – Какая умница была у вас мама!

– Почему была? Она и сейчас есть, только далеко. В России.

– А не покататься ли нам сегодня на лошадках? – предложила Николь. – Мне что-то ужасно захотелось. Помнишь, Мари, у меня был конь Сципион?

– Еще бы не помнить. Такой славный. А у меня был Фридрих. Где они?

– Где-где. Лошади долго не живут. Но и новый жеребец у меня тоже Сципион, а для тебя у меня припасен новый Фридрих!

– Не может быть?!

– Клянусь! А вы составите нам компанию, мсье Пиккар? – И Николь взглянула при этом не на археолога, а на Марию.

– Да, мсье Пиккар, я бы тоже просила вас присоединиться, – сказала Мария чуть-чуть игриво, как бы намекая на свое новое отношение к неудачливому ухажеру.

– Польщен. Очень польщен, но сегодня у меня другие планы, – нашел в себе силы отказаться мсье Пиккар, чем сразу вырос и в глазах Николь, и в глазах Марии – она вдруг почувствовала, что больше не управляет мсье Пиккаром, и это приятно удивило ее. Удивило и раззадорило.

– Но, мсье Пиккар, вас просят женщины. Это бессердечно! – продолжала настаивать Николь.

А Мария молчала и быстро набрасывала придуманную ею в эту минуту картину «Весна в Карфагене» – ее озарило, и она была счастлива.

– Но, мсье Пиккар! – капризно канючила Николь.

– Нет, нет. Сегодня исключено. Давайте завтра.

– Ура! – захлопала в ладоши Николь. – А ты, Мари, ты согласна завтра?

– Кто же откажется от такой приятной компании – завтра так завтра! – глядя в лицо мсье Пиккару с открытой приязнью и думая о своем наброске к картине, дружелюбно и весело отвечала Мария. – Конечно, поеду, но пусть мсье Пиккар расскажет нам что-нибудь еще, например, из жизни того же Сципиона, а то у меня нет чувства точки, или я не права? – И тут она посмотрела прямо в глаза мсье Пиккару своими чуть раскосыми дымчатыми глазами, посмотрела так, что у мсье перехватило дыхание.

– Да, мадемуазель Мари, – хрипловато сказал он после паузы. – У вас поразительная интуиция, до точки в моей истории я действительно не дошел, а точка была и еще какая… – мсье Пиккар отвинтил крышечку серебряной фляжки, сделал глоток, передал фляжку и крышечку мальчику Али и продолжил свой рассказ.

– Сципион Младший умер в своей постели на пятьдесят шестом году жизни. Он дважды избирался консулом Римской Империи; в боях, речах и интригах истратился телом и духом; считал, что жизнь его удалась, и был уверен, что никто не удивит его в этом мире и не откроет ему ничего нового. У Сципиона был раб, старше его самого лет на семь, раб, пробовавший всякое питье и всякую пищу перед тем, как передать ее из своих рук хозяину. Раб справлялся со своими обязанностями так успешно, у него было такое сверхтонкое обоняние и такое изощренное чутье на всякий подвох, что его подопечный не только ни разу не отравился за всю жизнь, но даже и не страдал желудком. Когда Сципион Младший лежал на смертном одре, он попросил воды. В стеклянных часах его спальни золотой песок неумолимо сыпался из верхней полусферы в нижнюю, песчинка за песчинкой отсчитывая последние мгновения его, Сципионова, бытия. Старый раб пригубил воду из чаши и, найдя ее чистой, подал хозяину, а другою рукой придержал его за затылок, тонко пахнущий куриным пером от подушки. Сципион жадно отпил несколько глотков, и холодная липкая испарина выступила у него на лбу и на шее – даже эти несколько глотков утомили его до изнеможения. Он откинулся навзничь.

– Сципион, а ты помнишь, что Сципион Африканский Старший усыновил тебя? – вдруг спросил раб.

– Помнить не помню, но знать знаю, – едва разлепляя бескровные губы, отвечал Сципион Африканский Младший. – Почему ты заговорил об этом?

– Потому, что по обычаю я умру вместе с тобой. Совсем скоро, может быть, через час, или того меньше, мы оба умрем. Я служил тебе верой и правдой всю твою и всю мою жизнь, едва тебя отобрали от кормилицы и допустили к общей пище. Я на семь лет старше тебя и помню все.

И я хочу, чтобы ты знал то, что знаю я, ведь у нас была почти одна жизнь и будет почти одна смерть.