Том 5. Одинокому везде пустыня

– Откуда у тебя такая уверенность? Он ведь не в курсе…

– О, какая разница, в курсе, не в курсе! Это мне объяснил мой родной муженек: если люди такого ранга соглашаются вас принять, то отказать в вашей просьбе они уже не могут.

– Почему?

– О, это совсем просто: берегут свое здоровье.

– Как?

– О, Мари, какая ты недогадливая – это совсем на тебя не похоже! Проще простого. Когда человек делает другому человеку доброе дело, он сам становится от этого чуточку лучше. Во всяком случае – здоровее, тут уж на сто процентов! Ты не думай, что я такая умная, – Николь широко улыбнулась, показывая белые, ровные, хотя и чуточку крупноватые зубы, – жизнь так устроена, сама жизнь. Ты обратила внимание, что от моего муженька Шарля все просители выходят с улыбкой до ушей, все сияют. Конечно, его секретари и я отбираем тех, кто будет к нему допущен, но такая наша работа. Шарль говорит, что этот принцип знали еще египетские фараоны, им ведь тоже не мешало хорошее здоровье. А если отказывать, представляешь, сколько проклятий посыплется на его голову, а так одна осанна!

– Мудро, – согласилась Мария, – а ты умница, Николь!

– Как тебе сказать, – смутилась Николь, – я, конечно, не самая последняя дура, но очень многому в этой жизни меня научил Шарль.

– Ша-а-рль, Ша-а-рль, – протяжно повторила Мария. – Как странно, я столько лет с вами, а толком и не знала, как зовут твоего мужа. Все – ваше высокопревосходительство и ваше высокопревосходительство… а он просто Шарль… хорошее имя, мне нравится.

– Хорошее, – голос Николь дрогнул. – Мы никогда не говорили с тобой об этом, но мне крупно повезло в жизни, я вытянула из колоды козырного туза, а не какого-нибудь валета.

– Дай Бог! Я знаю, что он любит тебя, все знают.

– Да-да. – Николь польщенно улыбнулась. – Даже старина Петен и тот заметил. Шарль мне рассказывал, старина Петен сказал ему: «Тем, кто умеет любить, должно оказывать политическое доверие. Такие люди нужны Франции». Шарль был очень доволен, я помню… Ты, наверное, догадываешься, что я тоже его люблю. Очень. Я не представляю без него своей жизни, – на темно-карие глаза Николь навернулись слезы, – прости, я стала плаксивой старухой, – закончила она с наигранным смешком в голосе.

– Как тебе сказать… Я моложе, но не считаю чувствительность слабостью. Это нормально, значит, у тебя живая душа. И нечего себя одергивать в проявлении чувств. Да, мы, к сожалению, о многом не говорим, а следовало бы. Часто на самом главном месте мы делаем паузу или ставим многоточие, как будто язык действительно дан нам для того, чтобы скрывать свои мысли, – взволнованно проговорила Мария на одном дыхании. Видно, то, что она сейчас сказала, тревожило ее давно и до сих пор не имело выхода.

– Ты знаешь, Мари, то, что было в моей жизни прежде Шарля, кажется мне сном, притом не моим сном, а какого-то другого, малознакомого человека. В молодости был такой случай: один парень сильно ударил меня в лицо, и я упала и ударилась обо что-то острое, о какую-то железяку, на всю жизнь у меня остался шрам на бедре, но даже этот шрам не говорит мне о том, что я когда-то спала с тем парнем. Ты меня понимаешь?

Мария кивнула. Она очень хорошо понимала то, о чем говорила Николь.

– Ты так откровенна со мной, – благодарно сказала Мария.

– А с кем же мне еще быть откровенной? С курицей Клодин? С Шарлем я тоже откровенна, но он мужчина, а они многого не понимают, и им не все можно рассказывать. Вот ты сказала – я умная. Может быть. Я дворняжка, а они все умные – жизнь выучивает. Так-то, ваше сиятельство! – Николь весело подмигнула Марие, и они порывисто обняли друг друга. И в эту минуту каждая думала о своем. Николь о том, что жизнь идет под уклон, а вроде бы только началась… Мария о том, что уже не в первый раз самые сокровенные разговоры с людьми возникают у нее как бы ни с того ни с сего, походя. И она даже подумала, что, наверное, походя случаются не только разговоры, но и решаются дела, иногда в высшей степени значительные не только для отдельного человека, но даже и для целых народов.

Молодой черноволосый генерал очень высокого роста проводил Николь и Марию в кабинет маршала Петена. Тот сидел в глубоком кожаном кресле у отделанного малахитом камина прямоугольной формы. Маршал сидел бритым затылком к двери, и Марии сразу вспомнились отец адмирал, дом в Николаеве, их камин, облицованный малахитом. Маршал был в двубортном штатском костюме темно-серого стального цвета в легкую светлую полоску, в черных туфлях, начищенных до зеркального блеска, в белоснежной рубашке, красиво повязанной галстуком красноватого оттенка, очень гармонирующим с пламенем в камине.

– О, как вам к лицу штатское! – воскликнула с порога Николь.

– Девочки, проходите, присаживайтесь, – приподнимаясь с кресла, радушно сказал маршал. – Впрочем, что это я, старый дурень! Надо же обняться, расцеловаться! – И он обнял и поцеловал в щеку сначала Николь, а потом Марию. – Да, – повернулся он к высокорослому адъютанту, перед которым сам выглядел маленьким. – Пусть принесут прямо сюда сыры и вино, без церемоний, а потом кофе, да, девочки?