Том 5. Переводы. О переводах и переводчиках

Кроме того, само понятие «Прибалтика» меня немного смущает. Она ведь неоднородна. Литва, к примеру, исторически гораздо ближе к Белоруссии, а политически к Латвии и Эстонии. От таких несовпадений всегда было больше нехорошего, чем хорошего. В двадцатые годы в Вильнюс, который тогда был под Польшей и активно полонизировался, приехал крупнейший историк ХХ века и теоретик истории А. Тойнби. Он мимоходом бросил очень любопытную характеристику Вильнюса: город, заселенный по преимуществу белорусами и евреями, за который борются, однако, литовцы и поляки.

— Вы упомянули Карабах. Как Вы оцениваете азербайджанско-армянскую ситуацию?

— Я здесь объективным быть не могу. У меня армянская фамилия. Муж моей матери был родом из этого самого Карабаха. Он учился в Баку, и все друзья его были тюрки. И хотя шушинская резня у всех была на памяти, но тогда, в первой половине 1930‐х годов, которые нам отсюда кажутся ужасными, представить себе подобное сегодняшнему было невозможно. Вообще представлять себе советскую национальную политику только по позднесталинским годам не следует. Первые лет пятнадцать советской власти дали национальностям очень много. В архиве я недавно читал письмо 1919 года — к Вере Меркурьевой от Ильи Эренбурга из Киева — на бланке литературно-артистического кружка. Гриф над бланком был на пяти языках: русском, украинском, польском и на двух еврейских. Может кто-нибудь сейчас это вообразить?

— Чтобы закрыть эту тему, такой типичный для газетчика вопрос: если бы Вы, как Ваш коллега С. С. Аверинцев, были депутатом, то…

— Я бы, как моя не-коллега Юлия Друнина, попросил бы увольнения.

— Михаил Леонович, а кем Вы считаете себя в первую очередь? Что является главным делом для Вас?

— Я себя считаю в первую очередь филологом. Это понятие достаточно всеобъемлющее, чтобы быть главным.

— Студентов-филологов очень интересует распорядок Вашего рабочего дня. О Вашей работоспособности ходят легенды…

— Распорядок моего рабочего дня от меня совершенно не зависит. Бегаю по всем делам, на которые вызывают, и урывками стараюсь успевать что могу. В этом году в «Литературные памятники» сдана огромная рукопись — перевод поэмы Ариосто «Неистовый Роланд», 46 песен, правда, не размером подлинника, а свободным стихом (по примеру того, как это принято на Западе). Комментарий делал мой коллега по институту М. Л. Андреев, спасибо ему, а переводил я. И весь этот перевод в течение нескольких лет был сделан почти исключительно на ходу, стоя в метро или сидя в поезде. Если бы при переводах у нас были приняты посвящения, я бы обязан был посвятить его Министерству путей сообщения.

А по поводу моей работоспособности я бы сказал так: мне очень неприятно оставаться наедине с собою, потому что я начинаю раздумывать о том, какой я нехороший человек, и о прочих общественно-неинтересных вещах. И я загораживаюсь сам от себя работой — даже в такие моменты, как едучи в метро. Никаких других приемов рационализировать распорядок рабочего дня, кроме как ловить всякий урывок, у меня, к сожалению, нет.

— А сколько примерно времени длится Ваш рабочий день?.. Если это трудно посчитать, то сколько Вы спите?

— Обычно шести часов хватает. Но раз в неделю или несколько недель приходится отсыпаться побольше. С возрастом, во-первых, начинаю больше уставать и, во-вторых, по внутреннему ритму начинаю перемещаться от жаворонков в совы. От этих незакончившихся процессов — много неудобств.

— Какие качества необходимы, чтобы стать филологом? От чего надо отказываться?