Том 5. Плавающие-путешествующие. Военные рассказы

Уже провожатым нужно было уходить с парохода; прощались радостно и несколько наспех, как будто отъезжавшие ехали на увеселительную прогулку. Но как ни спешно было прощание, Лаврик все-таки поспел сказать Фортову:

– Вы, Виктор Андреевич, не забудьте о вашем обещании! Тот посмотрел было на Лаврика, но потом, вспомнив, ответил быстро: «Нет, нет».

– А у вас уже секреты? ух, уж этот Лаврик! – воскликнула Полина игриво и взяла Фортова под руку.

– А вы, Полина Аркадьевна, все такая же!

– Я? все такая же. А зачем мне меняться? я иногда своими знакомыми недовольна, а к себе более снисходительна.

– Не забудьте, как только приедете, прислать мне телеграмму! – кричал Лаврентьев уже с берега. Пароход медленно отвалил, повернул и еще раз прошел мимо пристани в отдалении.

– Вот теперь мы и в самом деле сделались плавающими и путешествующими.

– Да, но только такими, которые отлично знают цель своего плавания.

– Что ты хочешь сказать этим, Лаврик? как же не знать? конечно, мы едем в Лондон.

– Я ничего другого не хотел сказать, – ответил Лаврик, улыбаясь и смотря прямо в глаза Пекарскому. Помолчав некоторое время, тот спросил:

– Это покуда ты не хочешь ничего другого сказать?

– Покуда. Да по правде сказать, я теперь не только не хочу, но и не могу сказать ничего больше.

– Но те, которые могут знать, узнают все в свое время?

– Да, в свое время мы узнаем все, что нам нужно.

Военные рассказы

Ангел северных врат

Юр. Юркуну

Последний поезд уходил, увозя беглецов из города. Слухи о близости и зверстве врагов тревожили тем более, чем были разноречивее и непровереннее. Желавшие уехать толпою жили на вокзале, ожидая своей очереди. Буфет не поспевал возобновлять съестные запасы, и кипяток из огромного бака на дворе сейчас же разбирали по чайникам, не давая времени перелить его в большие самовары. Дети и женщины сидели укутанной кучей на узлах, мужчины, подняв воротники пиджаков, руки в карманы рассуждали о последних слухах и смотрели на дымок над лесом, не зная, очередной ли это поезд или уже признак приближающегося неприятеля. Но, несмотря на вид катастрофы, на вокзале было увереннее и даже веселее, чем в городе, где оставалась только беднота, больные или не терявшие времени лавочники. Пользуясь безлюдьем, по улицам бродили куры, сохранявшие наибольшее спокойствие; собаки – те волновались ужасно. Расхрабрившаяся курица взлетела даже на невысокий подоконник открытого окна; чья-то худая рука равнодушно махнула, и птица, поморгав красными веками, голову набок, не спеша удалилась.

В небольшой комнате, убранной, как небогатые усадьбы, сидела молодая женщина. Она не читала, не работала, не смотрела на улицу (где, впрочем, и смотреть-то было не на что), а просто сидела и будто прислушивалась. Она сидела на тяжелом стуле, почти вплотную стоявшем у комода, куда, вероятно, никто никогда не садился. Гладко причесанные волосы, простое платье и косынка, стягивающая грудь, делали ее похожей на картины Федотова. Ничего не было слышно, но сидевшая, очевидно, недаром прислушивалась: вдруг вытянув шею и оставшись так несколько секунд, она встала и прошла в соседнюю комнату. Там лежал на диване мальчик лет десяти, одетый, с закрытыми глазами. По-видимому, он спал, так что мать пришла на сонный стон, или даже вздох, услышанный только ею. Теперь мальчик лежал спокойно, похожий на мать. В комнате казалось необыкновенно тихо. Анна Николаевна постояла несколько минут, потом вышла, но не в ту комнату, где только что сидела у комода, а в кухню. Со двора через три окна светило солнце и, несмотря на отсутствие медной (да и вообще всякой) посуды, было как-то некстати весело и уютно. Анна Николаевна пожала плечами, потом осторожно топнула ногой в крышку подполья. Снизу раздалось ворчанье, хозяйка еще раз топнула сильнее и наконец, с трудом приподняв крышку, закричала вниз:

– Что за дура! Вылезай скорее! Это – я. Какие немцы?! Тебе восемьдесят лет, что тебе сделают? Лезь скорее, а то я не удержу крышки и она хлопнет тебе по голове… ну!

Медленно из отверстия показывалось одно за другим: темный платок в горошках, морщинистый лоб, нос, рот, кофта, короткая ваточная юбка – и наконец вся кухарка Домна. Она была такого маленького роста, что было странно, как медленно выгружались все ее части из подполья.

– Как я перепугалась, барыня! Думала – немцы!

– Полно болтать вздор! И без немцев тебе помирать пора.

– Помереть не страшно, а надругаются! – ответила Домна и высморкалась.

– Посиди с Федей, мне нужно сходить к Янкелевичу.

– Зачем, барыня? Сиди лучше дома.

– Хочу попросить лошадей, поехать хоть к тете Дуне.

– Вот хорошо бы было! Только сдерет теперь Янкелевич втридорога.

– Тут всего тридцать верст. Я предложу ему оставить всю обстановку, мамин браслет у меня еще остался…

Старуха покачала головой.

– Навряд есть лошади у него. Лучше я схожу к Янкелевичу, а ты посиди. Мне оставаться с Феденькой страшно: вдруг он помрет, что я тогда буду делать? Сама помереть могу!..