Том 5. Просто любовь. Когда загорится свет

— Я не знаю, кто виноват, я не судья, Людмила Алексеевна, но ему нужно помочь, непременно нужно помочь. А вы говорите — это не его выражение. Когда он приходит сюда, у него такое выражение… Значит, если вы… Я думаю, что именно это и есть его настоящее выражение, а не то, которое он принимает перед сидящим на скамейке зрителем.

— Это я-то зритель?

— Нет, нет, не нужно волноваться!.. Видите ли, те, что были там, на фронте… ни на минуту не могут забыть, что они пережили…

— Мы тоже немало пережили, — ответила она порывисто.

Он положил ей руку на плечо.

— Мы? — улыбнулся он. — Да, да, но можно ли это сравнить? Нет, мы не должны сравнивать… Что ж, одни пережили хуже, другие лучше, но все же это не то, Людмила Алексеевна. Я тут недавно разговаривал с одним молодым человеком, мой прежний ученик…

— Он рассказывал вам?

— Дело не в том, рассказывал или не рассказывал. Что ж тут можно рассказать? Не верьте, что это можно рассказать. Это нужно понять. Ничего не поделаешь, Людмила Алексеевна, нужно понимать, много понимать. И не забывать… Подумайте немного об этом, хорошо?

— Подумаю, — ответила она сухо и торопливо распрощалась.

Она шла по лестнице с неприятным осадком и обидой в душе. Да, да, Алексей ходил туда, разговаривал, видимо, чувствовал себя там лучше, чем дома, и старик счел Алексея жертвой ее, Людмилы. А она уже чуть не заплакала перед ним, готова была рассказать о своем горе, услышать доброе, сочувственное слово. Вот как легко люди судят. Ему, этому старику, и в голову не пришло подумать, как живет она, что думает и чувствует она; все Алексей и Алексей… А ей казалось, что художник так хорошо относится к ней и к Асе. Там, в эвакуации, они жили некоторое время дверь в дверь, и художник казался таким сочувствующим и все понимающим. А здесь он думает лишь об Алексее, словно это она виновата, что Алексей раздражен, зол, что между ними рвутся все нити. Она почувствовала себя еще несчастнее. Зачем собственно он показывал ей набросок головы Алексея? Выражение… Основным выражением Алексея была гримаса скуки и раздражения. А если художнику угодно доискаться…

Дверь ей открыла Ася.

— А за папой пришел один товарищ, и папа ушел.

— Какой товарищ?

— Не знаю, только папа сейчас же надел пальто и пошел.

— Ничего не сказал?

— Сказал, что не знает, когда вернется.

— Ну хорошо, — ответила она и, бросив взгляд на часы, убедилась, что пора на работу.

Но ни по дороге, ни в амбулатории ее не покидало чувство обиды. Все, все было против нее, и никто не хотел и не мог понять, что она тоже заслуживает сочувствия и она не виновата в том, что сейчас происходит. Несмотря на все трудности, все препятствия, она создала все-таки какой-то дом, в котором Алексей мог жить, старалась, чтобы он поменьше ощущал военные нехватки. Вечно работала, чтоб дома было чисто и тепло. Что же она еще может сделать? — взвинчивала Людмила сама себя. — Чего еще от нее хотят? Она не устраивает скандалов, не ссорится с мужем, хотя причин для ссор вполне достаточно. Она следит, чтобы он в определенные дни ходил к врачу и на эти свои электризации, потому что сам он часто забывает об этом. Кто мог упрекнуть ее, что она не была такой женой, какой должна быть? Это Алексей изменился. Алексей стал таким, что с ним трудно выдержать. Болен? Разумеется, он нездоров, но в конце концов всему причины нервы, и он мог бы немного взять себя в руки. Теперь у всех истрепаны нервы, даже и без контузии. Все это тянется так долго, и совсем незаметно, чтобы Алексей по-настоящему желал вылечиться. Его приходится постоянно уговаривать ходить на процедуры, вдобавок от него несколько раз пахло водкой, не говоря уже о том, что он раза два приходил совершенно пьяный, хотя сам прекрасно знает, как это ему вредно. Если бы он, как тяжелобольной, лежал в постели, было бы легче сказать себе: ничего не поделаешь, приходится приспособить к этой болезни всю жизнь. Но теперь, когда человек ничем не отличается от других и даже перестал волочить ногу, трудно непрерывно помнить о том, что он болен. В конце концов никогда не знаешь, где кончаются последствия контузии и где начинается простой эгоизм и нежелание считаться с другими. Сестрой милосердия можно быть в больнице, вечно быть ею дома — на это не хватает сил.