Том 5. Просто любовь. Когда загорится свет

— А я слышу. Он сейчас в подъезде. Маму и папу я издали слышу, гораздо раньше, чем других. Это смешно, правда? О, теперь он на лестнице. Папа всегда через две ступеньки, — только он не бежит, а просто так шагает через две ступеньки, так что сразу можно узнать. А вы знаете папу?

— Да, знаю.

— Это хорошо. Ну, я пойду открою дверь.

Она побежала в кухню и, приоткрыв дверь в темноту, стала ждать.

— Что ж ты выскакиваешь на лестницу? Простудишься, — встревожился Алексей.

— Нет, нет, я ведь только так, на пороге.

Она приложила палец к губам.

— Там один товарищ из обкома ждет тебя, — сообщила она шепотом.

— Из обкома?

— Да… Сидит и дожидается.

Сердце заколотилось. Алексей, не снимая пальто, бросился в комнату.

— Вы давно пришли?

— Давно? — секретарь взглянул на часы. — Представьте себе, мне казалось, что несколько минут, а уже больше получаса. Телефона у вас нет, а я проезжал мимо и думаю: чем ждать до утра, забегу. Разговаривал вот с вашей дочкой. Занятная девочка.

— Садитесь, садитесь, — смущенно приглашал Алексей.

Секретарь рассмеялся.

— Я же сижу. Ну, Алексей Михайлович, надо браться за работу.

— За работу?

— Что ж вы так удивляетесь? Вы что, раздумали?

— Нет, нет, я только… я думал…

— Столько разных дел навалилось, что никак не мог раньше. Только сегодня вернулся из командировки. А откладывать больше нельзя. Завтра созываю комиссию, надо решать. И даже не решать, а решить, как браться за дело. Вы и раньше жили в этой квартире?

— Нет… Та разрушена.

— Тесновато тут у вас.

— Ничего, ничего, — бормотал ошеломленный Алексей.

— Ну, значит, завтра в одиннадцать. Возьмите все ваши заметки, подготовьтесь, придется немного расшевелить наших зубров. Боятся, трепещут, а бояться тут нечего. Взять быка за рога — и точка.

— А… Вадов?

— Что Вадов?

— Он… не берется?

— Вадов? За что ему браться? Он приехал сюда по другому делу. Между прочим, я показал ему и электростанцию. Он тоже считает, что можно ремонтировать. Но независимо от него…

Алексей вдруг почувствовал изумительную легкость в сердце и вместе с тем подозрительную влагу в глазах. Ему захотелось сесть и заплакать счастливыми детскими слезами.

— А то столько времени прошло, я уж думал, что ничего не выйдет…

— Столько времени? — удивился секретарь. — Всего несколько дней… хотя действительно вы правы: каждый день имеет значение. Но теперь мы это наверстаем — правда, Алексей Михайлович?

— Да, да, — сказал он с горячностью и едва подавил внезапный порыв, бросивший его к этому почти незнакомому человеку. Хотелось обнять его, сказать какие-то глупые, растроганные слова.

Но он сдержал себя и только крепко пожал руку гостю.

— Ну, значит, завтра жду. И знаете что, приходите, пожалуйста, в десять, ладно? Поговорим сначала вдвоем. У вас все готово?

— Все, все, давно уже…

— Ну хорошо, приносите. У меня тоже есть одна мысль, — не знаю, как она вам покажется… Так что посмотрим вместе, прежде чем начнется совещание. Против вас будет сильная оппозиция, надо держаться.

— Да, да.

Дверь захлопнулась. Ася со вздохом облегчения поднялась со стула, на котором все время просидела тихо, как мышка, наблюдая отца и гостя и тщетно пытаясь догадаться, в чем дело.

— Ну, теперь ты, может, выпьешь, наконец, чаю.

— Нет, нет, доченька, мне надо работать.

— Ты работай, работай, а я тебе поставлю стакан. И ты еще не ужинал, и целый день тебя нет.

Он схватил ее на руки и подбросил вверх.

— Ого, какая тяжелая!

— Еще бы! А когда я была маленькая, ты часто меня так подбрасывал, правда? Я помню.

— До самого потолка! А теперь ты взрослая, до потолка не подбросишь…

— И не надо. Папочка, ты ужасно давно не был такой веселый, правда?

— Правда! Эх, клоп, и работа же сейчас начнется, огромная работа, слышишь?

— Какая работа?

— Э, нет, сегодня я тебе ничего не скажу. Это тайна. Вот увидишь, это будет, как сказка…

— Какая сказка?

— Ну, разумеется, это будет последняя сказка о Шехеразаде, помнишь?

— А ты сказал, что не помнишь сказки о Шехеразаде?

— А вот теперь вспомнил, это будет последняя сказка Шехеразады, которую я собирался рассказать тебе тогда, давно…

— До войны?

— До войны.

Она захлопала в ладоши.

— Ах, папочка, как хорошо! Правда, расскажешь? Когда расскажешь?

— Через некоторое время. А теперь — ты уже приготовила уроки? Ну, собирай все со стола, мне нужно место.

Она сложила тетради и книги, искоса поглядывая на бумаги, которые он раскладывал на столе.

— Это и есть твоя сказка?

— Это только будет сказка, девочка.

— А когда?

— Когда? Когда? — он не ответил, уже забыв о ребенке.

Ася на цыпочках вышла и принялась мыть в кухне посуду. Алексей взял карандаш. Он еще раз просматривал цифры, записи. Но оказалось, что он знал их наизусть. Все было уже сделано. Он мысленно произносил слова, которые завтра нужно будет сказать, но это было больше похоже на мечту, чем на дискуссию. Высоким полетом стен, ослепительным светом, шумом и гармонией работающих машин возникала перед ним воскресшая, обновленная, еще более прекрасная «красавица» старого Евдокима Галактионовича. И лицо Алексея просияло новой улыбкой, радостной, мягкой, зажегшей глубокий, яркий свет в глазах.

XVI