Том 5. Проза, рассказы, сверхповести

Ушкуйник, грустно негодуя,
Толпу друзей на помощь звал.
Вотще! лишь ветер, скорбно дуя,
Его на дереве качал.
Ему гребцов знаком был навык
И взмах веслом вдоль длинных лавок,
И вещий холод парусов,
На латах, шлеме – знак рубцов.
И плач закованных купцов,
Трусливых, раненых, лукавых.
Щели глаз свои кровавых
Филин движет и подъемлет,
И косое око внемлет,
Как сучок внутри извилин.
Погасил, шурша, бубенчики,
Сон-трава качает венчики.
Опять, опять хохочет филин,
Но вот негромкий позвонок,
Усталый топот чьих-то ног.
Покрыты в тканей черных груды,
Идут задумчиво верблюды,
Проходят спутники араба:
То Мессакуди и Иблан
Идут в Булгар,
За ним Куяба –
Дорога старых персиян.
«Искандр-намэ» в уме слагая,
Он пел про руссов золотых,
Как всё, от руссов убегая,
Молило милости у них.
Как эта слава неизвестная,
Бурей глаз своих небесная,
Рукой темною на рынок
Бросает скованных богинь,
А в боя смертный поединок,
Под песни бешеных волынок,
Идет с напевом: «Дружба? сгинь!»
Визг парусов вверху телег,
Пророча ужас и набег,
Уводит в храмов темных своды
Жрецов поруганной колоды,
Их колесные суда Кладбища строят навсегда.
В священной рощи черной тьме
Иблан запел: «Искандр-намэ!»
Где огнепоклонник ниц упал,
Горбом бел своих одежд,
И олень во тьме ступал,
Рог подьемля сонных вежд, –
Там лежит страна Бердая,
Цветом зорь не увядая.
Песня битв – удар весла,
Буря руссов принесла.
Видя, что красней соломы
Гибнут белые хоромы,
Плакал злобно старый ясс,
О копье облокотясь.
Морских валов однообразие,
Дворцы туземных поморян,
И уж игрушки веселой Абхазии
Кудрями машут среди северян.
Царь Бердай и Нушабэ
Гневно молятся судьбе.
«Надень шлем, надень латы!
Прилети сюда, крылатый
Царь Искандр! Искандр, внемли
Крику плачущей земли.
Ты любимцем был веков!
Брось пирушку облаков!
Ты, прославленный людьми,
Дерзость руссов покарай.
Меч в ладонь свою возьми,
Прилети с щитом в наш край!
Снова будь земная ось,
Мудрецов же сонных брось».
И тот сошел на землю,
Призрак полководца!
Беги, храбрец! затем ли?
С мертвыми бороться?
Уж с Камы два прекрасных венда
Копьем убиты Зоревенда.
Но русс Кентал,
Чьи кудри – спеющий ковыль,
Подковой витязя топтал
Сраженьем взвеянную пыль,
Как прокаженный нелюдим,
Но девой снежною любим.
Тогда Искандр дал знак полкам,
В шлеме серебряном изогнут.
Он ждал, с дружиной войдя в храм,
Когда от битвы руссы дрогнут.
И пал Кентал.
Но долго мчался наяву,
Прижав к коню свою главу,
С своим поникшим кистенем
И сумасшедшим уж конем.
И нес его конь, обнажая резцы,
Сквозь трупы, сквозь сонмы смущенных людей,
И руссы схватили коней под уздцы,
И мчались на отмель, на парус ладей.
В путях своих велики боги,
Арабы мудры и мирны,
И наблюдают без тревоги
Других избранников войны.
А море стало зеленее
И русской кровью солонее.

Гремит, журча струей, родник;
Мордвин, арабов проводник,
Сложив оазису моленье,
Сказал: «Здесь стан отдохновенья.
Здесь расположим мы свой стан
Вблизи столицы государства;
В Булгаре любят персиян,
Но Кереметь – само коварство».
Но клич, но стон потряс леса;
В нем отблеск близких похорон,
И в нем не верят в небеса.
Костер печально догорает,
Пламена дышат в беспорядке.
Индиец старый умирает,
Добыча страшной лихорадки.
Глава о руки упиралась
И дыханьем смерти волновалась.
И снова зов сотряс покой.
И он взмахнул своей рукой:
«Меня в гроб тот положите,
Его же, отроки, спасите.
Мой близок, близок смертный сон,
А там невинно гибнет он.
Не дорожу дней горстью малою,
Его же новым веком жалую».
Никто, никто не прекословит,
Ему поспешно гроб готовят.
Как лев, тот выпрыгнул из гроба;
Его душили гнев и злоба.
Он у индийца вырвал меч,
Круг начертав любимцем сеч.
Но безоружные арабы
Знаками успокоили его:
«Мы безоружные и слабы,
Не бойся друга своего.
И, кроме звезд, у нас нет кровли.
Мы люди мира и торговли».
Тот бросил взгляд суров и бешен.
И те решили: он помешан.
Два-три прыжка – и он исчез:
Его сокрыл высокий лес.