Том 5. Путь к большевизму

На следующий день, говоря о Трудовой Республике, перерыва не делал и после лекции сделал небольшой доклад о продовольственном деле, после чего местные работники осветили положение дела на месте и призвали рабочих к спокойствию, опровергнув всяческие ложные слухи, распространяемые приспешниками капиталистов. Тишина во время лекции абсолютная. Некоторые полтора часа до перерыва сидели без движения. Особенно памятна фигура рабочего, опершегося локтем на передний стул, положившего голову на ладонь и так, без движения, просидевшего до самого конца. Кудрявый, белокурый рабочий, с умным, пытливым взглядом.

Билеты на первую лекцию распространили в два-три часа, а на вторую даже нехватило, так что вторую смену, кончившую в девять часов, пришлось поворотить обратно.

Тейкову надо отдать справедливость, — рабочие любознательны, неспокойны, каждый миг готовы выступить по призыву Совета. Там исключительно большевики. Иной партии даже и не существует. Большевики в Совете, комитетах, в профессиональном союзе… Они же в Земской управе, они и в Думе, где председательствует председатель Совета, тов. Коротков.

Пришлось мне быть на советском заседании. То же боевое настроение, что и у нас. Те же нелады ткачей с подмастерьями, что и у нас. Тот же неизменный вопрос повестки каждого заседания, — продовольственный вопрос.

Там за сентябрь получили рублей по двенадцати. Совет держит в своих руках рабочую массу и силою авторитета сдерживает ее от сепаратных выступлений.

Особенное впечатление произвело то место лекции, где я говорил о рабочей массе как о единой армии угнетенных и порабощенных и призывал, помимо партийных разногласий, помнить свое классовое единство и во имя его организоваться, сплачиваться теснее вокруг Советов, комитетов и профессиональных союзов.

В толпе виднелись радостные, улыбающиеся лица, сочувственные кивания головой, переглядыванье, поколачиванье по плечу и т. д.

Там до сих пор было устроено всего две-три лекции, и рабочие жаждут живого слова.

* * *

В Елюнино пригласили меня присутствовать на выборах Земской управы. Были настолько внимательны, что прислали на станцию лошадь и подкатили прямо к правлению.

Из двадцати шести гласных восемнадцать большевиков и только восемь эсеров. Как ни странно это с первого взгляда, а на деле очень понятно и вполне естественно. Я видел мужиков, годов под 50, в лаптях, в изодранных тулупах и нахлобученных шапках, и когда спрашивал: — Вы, товарищ, какой партии? — Крестьянин, чистокровный земледелец, отвечал: «Большевик».

Согласитесь, что странно это слышать от темного крестьянина, до сих пор инстинктом тянувшегося к партии социалистов-революционеров.

Причину этого следует искать в тактике самой партии эсеров. Крестьянину стало ясно, наконец, что там, наверху, что-то неладно, что настроены там слишком мирно, что, голосуя вместе с эсерами, «можно проголосовать и землю», как выразилась Мария Спиридонова, предупреждая демократию на петербургском совещании, о недопустимости голосования за коалицию.

И вот крестьяне силою вещей должны были порвать с той партией, которая утеряла былой революционный дух, силою вещей вынуждены были итти к большевикам. Они видели, что эсеры в деревне — это наиболее податливая, наименее революционная, самая зажиточная часть крестьян, т. е., что «в эсерах ходят» и лавочники — мироеды.

Эсеры в Кохме на выборах Земской управы блокировались с кадетами.

Этот факт окончательно раскрыл малоимущему крестьянину глаза и заставил его отшатнуться от эсеров.

В Кохме гласных большевиков двадцать два человека, остальных двадцать восемь. И вот эти двадцать восемь отказались от работы в управе, желая все взвалить на большевиков и дискредитировать их окончательно, всячески вредя и не помогая им в повседневной работе. Такая же картина наблюдалась и в Елюнине, где эсеры отказались дать своего представителя в управу, несмотря на то, что большевики предлагали им одно из трех мест.

Говоря о личном впечатлении, замечу, что все эсеры, которых я там видел, произвели на меня прежде всего впечатление людей с коммерческой жилкой, буднично-практических, совершенно неодухотворенных какою бы то ни было высшею идеей, жалких скудоумов и возмутительных саботажников.

Они, собственно говоря, самые определенные мелкие кадетики, примкнувшие к эсерам лишь потому, что тактика эсеров совершенно не отличается от тактики кадетов и не грозит ввергнуть их в пучину борьбы.

Впечатление было у меня тяжелое и вместе отвратительное.

К эсерам перешел один из рабочих, получающий теперь до 300 руб. при готовой квартире и т. д.

Собственно, теперь он уже числится служащим. Рабочие помнят его как хорошего организатора-эсдека еще с 1905 г. и только диву даются, как могла его перекувырнуть эта сравнительная материальная обеспеченность…