Том 5. Ранний восход. Маяковский – сам

С людьми такого значения, такой широкой славы знакомишься еще до встречи непосредственно с ними, словно бы издали. Я, как и многие другие, давно уже знал творения Мухиной, восхищался выразительной мощью ее образов, той пластической силой, которая с одинаковой свободой заставляла покоряться себе первозданный гранит и нержавеющую хромо-никелевую сталь, податливую глину и зернистую благородную структуру мрамора, тяжеловесную звонкость бронзы и холодные глубины стекла, гипс из аморфной хляби, послушно становившийся твердью замышленного образа, и своенравные наплывы древесного корня карагача. И мне казалось, что и сам автор этих мощных шедевров, сама художница должна быть женщиной исполинской силы, чем-то смахивающей на изваянную ею «Крестьянку» – современную русскую поляницу.

И не скрою, я был несколько озадачен, когда в двусветной мастерской в одном из переулков близ улицы Коминтерна с лесов, окружавших очередную исполинскую статую, откуда-то сверху, спустилась к нам показавшаяся мне совсем маленькой седоватая женщина в рабочем халате. Только сразу поразило меня се лицо. В нем, как и во всей внешности ваятельницы, не было решительно ничего от привычных обывательских представлений, как должна выглядеть знаменитая личность, прославившаяся своим творчеством. И в то же время лицо это но было будничным. Несколько суровое, по-мужски твердое, оно в то же время не было ни в малейшей степени мужеподобным. Какая-то скромная женственность смягчала строгие линии и согревала весь облик художницы, исполненный ощущаемой с первого же взгляда значительности.

Мне приходилось много раз встречаться и подолгу беседовать с Верой Игнатьевной. Чем больше позволяла она, при всей своей сдержанности и застенчивой строгости, узнавать ее, тем яснее понимал я, как цельно и монолитно ее творчество при всем его разнообразии. Мне становилось понятно, как эти небольшие, но по-своему сильные и вдохновенные руки могли создать и самую выразительную эмблему побеждающего социализма – всемирно известную группу «Рабочий и колхозница», и молодого Горького, с его порывистой и глубоко народной душой, и блистательно точные, легкие и в то же время необыкновенно объемные рисунки, заставляющие вспоминать о руке Леонардо да Винчи, и выточенный из карагача бюст академика Крылова, с его колдовским, мудро-озорным прищуром, и белого мраморного лебедя, охваченного предсмертным трепетанием, на могиле Собинова, и удивительный по композиционной смелости проект монумента челюскинцам с трилистником пропеллера, как бы окрыляющим фигуру летчика.

Она умела выразить и суровость, и справедливую воинствующую требовательность нашей эпохи, и передать затаенную силу человеческой мысли, которой так просторно в революционную эпоху, и воспеть полнокровную красоту нового человека.

Она и сама была такая в жизни – несколько суровая на первый взгляд и действительно безжалостно требовательная в работе, но душевная и внимательная к людям. Ее неукротимая творческая энергия никогда не порождала суетливости. Огромный темперамент не выражался порывистостью. Но какая-то монументальная и мудрая грация проступала в ее негромком голосе, в скупых словах, во властной складке рта и межбровья, в точных и редких жестах, в пристальной медлительности спокойного и задумчивого взгляда. Есть у Мухиной голова «Партизанки». Суровое, прекрасное, строгого облика лицо. На нем лежит печать спокойной и непреклонной решительности. И только очень смело решенная ваятелем тяжелая прядь коротких волос, взметнувшаяся в сторону от одного виска, как бы напоминает, какая грозная буря задувает навстречу этой молодой народной мстительнице. Так и в облике самой Мухиной все было спокойно, несколько сурово и порой как бы даже статично. Но любое дело, за которое она бралась, каждое слово ее высказываний об искусстве, каждый поступок се напоминали о героической динамике нашего времени, которое она сумела с таким талантом и мужеством запечатлеть в своих произведениях.

«Наша великая суровая эпоха обязывает нас обратить особое внимание на героический портрет», – говорила она. И в поисках главных черт, которые бы выразили духовный мир современника, она не отворачивалась порой и от внешней некрасивости. За тем, что могло показаться уродливым равнодушному взору эстета, она умела распознать внутреннюю красоту человека. Именно вера в эту прекрасную сущность нашего героического современника позволила Мухиной создать такую, скажем, вещь, как известный бюст полковника Юсупова, где за обезображенной ранениями внешностью раскрыта благородная и собранная стойкость героя.

Ее тянуло к тем, кого в народе называют «настоящим человеком». Недаром она с таким уважительным интересом относилась и к Валерию Чкалову, сев с которым в самолет впервые в своей жизни, не задумываясь, совершила «мертвую петлю», хотя и не знала тогда еще, что за штурвалом машины сидит прославленный летчик; и к «Повести о настоящем человеке», и к ее автору – Борису Полевому, с дружескими суждениями которого любила считаться.