Том 5. Ранний восход. Маяковский – сам

Немало гордых минут доставили нашему народу, нашей молодежи звонкие победы советских хоккеистов, лыжников, конькобежцев, тяжелоатлетов, футболистов на стадионах, в спортивных залах, на ледовых дорожках и лыжнях мира! Мне, как верному «болельщику» наших спортсменов и как корреспонденту советской печати, не раз доводилось ездить с нашими любимцами по белу свету и самому слышать, как над кручами Доломитовых Альп, Тироля или Сьерры-Невады, над холмами древнего Рима или под тучами, принесенными в Токио тайфуном, над головами многих тысяч зрителей, почтительно вставших со своих мест на стадионе, гремит советский гимн, и видеть, как взвивается в чужое далекое небо алый флаг нашей Родины в честь очередной победы чемпиона из СССР.

А сколько заметок, записей хранится во фронтовых корреспондентских блокнотах! Об этом надо было бы говорить особо. Это отдельная, ни с чем не сравнимая по своему материалу эпическая глава повести о нашей жизни.

Сколько пометок и памяток в походных записных книжках, оставшихся с тех трудных лет. Вот лишь одна из них.

«1942 год. Рыбачий полуостров. Заполярье. Край света… Дальше до самого полюса уже море, льды…

Самый северный фланг великого фронта войны. Вот отсюда, от Баренцева моря, он идет до берегов Черного.

Хребет Муста-Тунтури. Н-ский погранзнак. Единственный на всей западной границе Советского Союза, мимо которого не шагнул на нашу территорию враг. Собственно, самого знака уже нет: сбит пулями. Но на этом месте всегда лежит заметная даже издали пирамидка из пластинок шифера. Ночью туда подползают наши моряки и приводят все в порядок. Противник тут совсем рядом. Все простреливается снайперами. Но моряки Рыбачьего гордятся, что у них, на самом крайнем северном фланге фронта, на их участке государственной границы, фашист шагу не ступил на нашу территорию.

Общий любимец, комиссар Искаир Кужахметов, рассказывает мне: „Понимаешь, такое дело… Там, наверху, передовое охранение – почетный комсомольский пост. Туда идти – в очередь записываются. На три дня идут, чтобы не каждый день сменяться – лишний риск. Понимаешь, какое дело? Место очень опасное. Кого посылать? Трус пойдет – испугаться может. Храбрый пойдет – жалко, потери там большие. Я стал так делать: один храбрый, два труса. Храбрый на труса смотрит – хуже не будет. Трус смотрит на храброго – не убежит. Только, понимаешь, какое дело… Туда уходят – один храбрый, два труса. Да? Один день прошел, второй день прошел, третий… Обратно через три дня приводят – все трое совсем храбрые. Вот, понимаешь, какое дело…“»

Так и держали они, моряки Рыбачьего полуострова, до последнего часа войны этот погранзнак на самом краю света, не дав пройти мимо него через государственный рубеж на нашу территорию ни одному фашисту.

Отмщение

Одну из августовских ночей 1941 года, первого года войны, я провел на аэродроме, где соединение ночных истребителей майора Рыбкина охраняло подступы к Москве от фашистских налетчиков. В ту ночь летчик этого соединения лейтенант Киселев протаранил фашистский бомбардировщик, пробиравшийся к Москве. Огонь, пожиравший обломки фашистского самолета, позволил нам найти дорогу к месту падения погибшего налетчика.

Он лежал, врезавшись покореженными моторами метра на два в землю. Кругом валялись обломки сучьев. Рядом тлели листья. Порозовевшие березки, словно в ужасе, отступили, освещенные зловещим пламенем, которое еще жило в этой мешанине из расплюснутого металла, среди раздробленных и вывихнутых частей бомбардировщика. Четыре трупа, обугленных и полу сгоревших, лежали под обломками.

Рядом валялась кожаная куртка одного из пилотов. Мы вынули из кармана ее щегольской бумажник с монограммой. В бумажнике, рядом с порнографическими, непристойными открытками, которые стали уже традиционной находкой в карманах убитых или пленных воздушных разбойников фашизма, мы увидели записную книжку. Перелистав ее, мы узнали, что убитый фашист – летчик опытный, опасный и безжалостный. Длинная цепь хладнокровных убийств, разрушений и погромов тянулась со страницы на страницу этой страшной карманной памятки летающего громилы. Нарвик, Балканы, Варшава, Крит, Барселона, Мадрид… В книжечку была вложена раскрашенная открытка с видом Мадрида. И, глядя на эту открытку, на полуобгоревший труп воздушного волка, я вдруг вспомнил страшные минуты, которые, навсегда врубившись в память, до сих пор кошмаром живут в ней.

…В тысяча девятьсот тридцать шестом году вместе с моряками славного теплохода «Комсомол» мы совершали рейс в Испанию. Там шла в то время гражданская война. Испанские фалангисты вместе с немецкими и итальянскими фашистами душили, топили в крови Испанскую республику. Фашисты бомбили Мадрид. Наш корабль стоял в гавани Вилльянуэва дель Грао, близ Валенсии. Нам сказали, что из Мадрида вывозят на побережье ребятишек. Мы поехали навстречу по Большой Валенсийской дороге, чтобы встретить маленьких мадридцев, детей героического города, и передать им свои подарки. У каждого из нас были припасены гостинцы для испанских ребят.