Том 5. Рассказы 1860–1880 гг.

В то время, о котором я говорю, мы были более далеки друг от друга, чем когда бы то ни было. Она, при упоминании обо мне, разражалась негодующими воплями, я высмеивал ее. Она, доводя позор моего поведения до наивысшей степени и прикрашивая его множеством искусно скомпанованных добавлений, поссорила меня с некоторыми родственниками, мнением которых я дорожил; а я, лишенный таланта интриги, не мог отплатить ей тем же. Я изобрел другой способ, который более приходился мне по силам. Все это находится в совершенной противоположности с патриархальными понятиями и обычаями, но чего же вы хотите? Когда на одной стороне стоит сожаление о выскользнувшем из рук больном состоянии, а с другой — ничем не ограничиваемое своевольство, всякая патриархальность должна разсыпаться в прах. Да, наконец, и в самыя патриархальныя времена Сара грызлась с Авраамом, а Иаков обманывал Исава. Так все идет на свете. Я же, узнавши о высочайшем прибытии моей тетушки в Париж, употребил все свои силы на то, чтобы разузнать о всех ея привычках, о том, как она проводить свои драгоценные дни. Когда мне сообщили, что временно, пока ея пребывание в Париже не будет обставлено как следует, она кушает в таком-то и таком-то ресторане, за таким-то табль-д'отом, я подпрыгнул от радости и с быстротою молнии помчался к Розе. «Одевайся! — крикнул я, — да скорей! скорей! Надень на себя все, что только есть vlan, chic и che-che!». А ей это только и нужно! Белое платье, накрест затканное красными полосками, чудовищная шляпа, нацепленная на волосы, еще более чудовищно причесанные, ножки, выглядывающая из-под платья больше, чем нужно, в руках хлыст, — одним словом, все, что только может быть совершеннаго vlan и che-che! Я даже обомлел, — настолько это было яркое олицетворение полусвета.

В то время у меня был экипажик, конструкцию котораго я придумал сам, стараясь насколько возможно более сделать его похожим на аиста. Он был так курьезен, что когда я ехал в нем, множество людей останавливались и со смехом указывали на него пальцами. И теперь мы с Розой засели в наш экипажик; она править, грум за нами. Мы подъезжаем к указанному нам ресторану, но прежде, чем вошли в залу, люди, сидящие у окна, закричала: «аист! аист!» — а моя фамилия и имя Розы хвалебным шумом наполнили высокую комнату. Входим. Я веду Розу под руку, а сам глазами отыскиваю тетку. Рядом с ней сидит муж, а напротив, совсем напротив, два свободных места, заранее откупленных мною. В зале человек триста и все из тех, которым отлично известны характеры, отношения и высокия дела нашего света. Отсюда — всеобщее любопытство и внимание, обращенное то на ту пару, то на другую.

Веселая Роза шествует со мной рядом таким шагом, как будто вот-вот выскочит на середину и проделает несколько антраша, а я, проведя ее через всю залу, останавливаюсь перед теткой. С низким поклоном я сначала заявляю о своем восторге по поводу ея прибытия в Париж, осведомляюсь об ея драгоценном здоровый, а потом, указывая на мою спутницу (которая в это время от нетерпения и радости бичует хлыстом свою юбку), заявляю, что имею честь представить ей m-lle Розу Ворьен, артистку театра Galete, красу Парижа и первую звезду теперешняго хореографическаго искусства.

Понятно, что все это я говорю с выражением высочайшего уважения и по-французски. Во-первых, тетка моя другого языка не употребляет; во-вторых, я хочу, чтобы меня все поняли. Пользуясь же остолбенением той, к которой я обращаюсь, я добавляю несколько кратких, но совершенно серьезных слов о высоком значении, которое имеет для нашей цивилизации вышеупомянутое искусство, о том, что даже у древних оно пользовалось большим почетом и уважением, наконец о том, что собственно m-lle Роза Ворьен довела это искусство до совершенства и сумела завоевать поклонение всего цивилизованнаго мира.

Все это я говорю с таким глубоким убеждением и такою добродушною болтливостью, что и в каждаго из моих слушателей вселяю убеждение, что за правоту своих слов готов пожертвовать жизнью. Кончивши, я снова отвешиваю почтительный поклон, Роза делает глубокий книксен и, возвратившись на свои места, мы садимся так, что Роза чрез узкий стол смотрит прямо в глаза тетушке, а я ея супругу.