Фэрти тяжело вздохнул и вышел из церкви. По дороге он взял за шиворот старого кота доктора Конрада, вынес его на церковный двор, бросил на землю и затопал на него ногами, явно сознавая, что теряет время на пустяки, тогда как… О господи! Фэрти подтянул пояс и пошел к телеграфу.
Телеграфист Майкл был по натуре человеком унылым и насмешливым. В это утро уныние его еще удесятерилось тем обстоятельством, что он не мог вместе со всеми быть на маяке Дуг. Поэтому никогда еще внешние признаки уныния, свойственные Майклу, не бросались в глаза так заметно, как сейчас. Фэрти увидел Майкла, и сердце у полисмена упало: что может посоветовать этот развинченный джентльмен?
– Майкл! – сказал Фэрти. – Мне надо затребовать по телеграфу инструкции из самого Глазго.
– О чем? – равнодушно спросил Майкл и посмотрелся одним глазом, как в зеркало, в никелированное лезвие ножниц.
– О том, что делать. Ты же знаешь, что творится в Иверсайде.
– Мне все равно, – ответил Майкл. – Запрашивай хоть тронную речь короля. Инструкции! Это будет дурацким поступком с твоей стороны. Ну что ж ты? Садись, пиши телеграмму.
– Почему дурацким? – спросил, нахмурившись, Фэрти, не обнаруживая никакого желания писать телеграмму.
– Если ты будешь действовать по инструкции, то награду подхватит тот, кто даст тебе эту инструкцию. А ты получишь репейник за шиворот. А если ты будешь действовать без всяких инструкций, то награду получишь ты один. За сообразительность и смелость. Не будь коровой.
Эта простая мысль повергла Фэрти в полное замешательство. Он начал всячески напрягать свое воображение, чтобы найти способ самому прекратить беспорядки в Иверсайде. Но ум полисмена так же тверд и лишен гибкости, как и его дубинка. Поэтому Фэрти ничего не придумал. В дальнейшем он так жестоко за это пострадал, что даже вызвал некоторое сочувствие к себе у жителей Иверсайда. Но это обстоятельство уже выходит за рамки нашего рассказа, и потому мы не будем на нем останавливаться.
В это время у маяка Дуг происходило следующее. Маяк был окружен толпой жителей Иверсайда, и человеку, склонному к преувеличениям, могло бы даже прийти в голову, что толпа осаждает маяк, чтобы взять его приступом.
Диксон приказал Джейн запереть ворота и пускать людей внутрь только с его разрешения. Этот приказ вызвал негодование мальчишек. Они свистели в два пальца и колотили кулаками в ворота, заглушая визг до сих пор еще не накормленного поросенка. Мальчишки надеялись, что их в конце концов пустят на маяк, и с его чугунного балкона они смогут рассмотреть советский пароход во всех подробностях и даже, чего доброго, увидеть на его палубе живых людей. Самые маленькие мальчики тихо плакали от досады. Но Диксон был неумолим. Он разрешил Джейн пропустить внутрь маяка только Кингли, доктора Конрада и Томаса Бэрна.
Все остальные жители Иверсайда стояли на обрывистом берегу и смотрели на пароход. Он вздымался на волнах, натягивая лязгающие якорные цепи.
Люди зябли. Кожа у них на лицах и руках была так стянута от зимнего ветра, что даже блестела. Но никто не собирался уходить. Все ждали, что произойдет какое-нибудь событие. И в ожидании этого события люди перекликались друг с другом под шум прибоя.
– Видали Джейн? Девчонка распухла от чванства. Будто ее уже принимали, как какую-нибудь волшебную фею, на борту этого парохода.
– Смотри, Мэб, как он близко! Кажется, можно перескочить.
– Если бы у меня были семимильные сапоги!
– А что бы ты им сказала, если бы попала туда!
– Не знаю… Я бы, наверное, расплакалась и ничего бы не сумела сказать.
– А я бы расцеловала каждого и сказала: «Это от всех бедных девушек Англии».
– Слушайте, девушки! Если вы будете болтать ерунду, то я расскажу об этом мистеру Кларку.
– Тихо! – крикнул Джон Старое Ведро, стоявший у самых ворот. – Есть новости: мистер Кингли разговаривает по радио с русскими.
Все стихли, как будто они могли услышать слабый и прерывистый гул радио за толстыми стенами маяка.
В первую очередь говорил с русскими доктор Конрад. Он осведомился, нет ли на борту больных, – помощь можно оказать путем советов по радио. Русские поблагодарили и ответили, что у них на борту есть свой врач.
– Передайте им, – сказал доктор Конрад Диксону, сидевшему около передатчика, – что я удовлетворен тем удивительным явлением, что даже на таком небольшом советском пароходе есть свой врач. Я очень удовлетворен. Да! Очень!
Никто еще не слышал от доктора Конрада такой длинной тирады. Поэтому все немного помолчали.
Потом говорил с русскими Кингли. Он очень волновался.
– Жители Иверсайда собрались около маяка Дуг, чтобы приветствовать вас, наших друзей, и хотя бы издали взглянуть на вас. Мы счастливы, что наши бесплодные скалы, воспетые Оссианом, помогли вам спастись от шторма. Очень сожалеем, что полный шторм, равно как и другие, небезызвестные для вас обстоятельства не дают нам возможности посетить вас и в свою очередь принять вас у себя.
– Все? – спросил Диксон.
– Нет. Передайте еще, что все мы верим в добрую волю народов. Они поймут, что я хочу сказать.
«Ждите ответа», – передали русские.