Том 5. Рассказы, сказки, литературные портреты

– И вот слушайте, что тут случается. Да-а. Случается простое обстоятельство. Приходят на плотину для подмоги девушки из садоводческого техникума, из Радищевки. Целой бригадой. Силы у них, конечно, маловато. Они привыкли с деревцами и кустиками дело иметь, а не с глиной. А глина, она, брат, как жидкий чугун. И находилась среди тех девушек одна, – имени ее я не упомнил. Она у них была вроде как бригадирша. Облик у той девушки, врать не буду, очень заметный. Косы длинные, будто золоченые, а глаза серые. Останавливающие глаза. Говорят, наши бабки из серебряных кувшинов умывались талой водой. Оттого и румянец у них пылал во всю щеку. И блеск был в глазах. Может, все это и басни – не знаю. Скорей всего басни! Откуда у наших бабок могли объявиться серебряные кувшины! Несообразность, понятно. Я это к тому говорю, что у той девушки-бригадирши румянец был такой, будто она и по правде умывалась студеной водой из серебряного кувшина. Начала она работать. И понимаешь ты, какое дело, – дождь не стихает, все сыплет и сыплет с небес, а людям уже мнится, что солнышко тучи вот-вот пронижет и польется на землю таким светом, такой теплынью, что загорятся, запестреют, жаворонками запоют все наши поля. Иной человек выбьется из сил, да глянет на ту девушку, на легкость ее, на красоту, улыбнется она тому человеку, будто одарит его ни за что ни про что полным счастьем, – и тот человек начинает работать, прямо тебе скажу, как герой, – глина у него так и летит из-под лопаты.

– Ну, и как? – спросил матрос. – Догнали плотину до мерки?

– Догнали! В свой срок. И что ты скажешь, – как кинули последнюю лопату земли, тут солнце и засияло. И пошло пылать над полями, сушить травы. И перекинулся тот пар от полей ввысь, в небеса. И поплыл над ними облаком. Так-то, милые! Кто бы мне теперь ни сказал, что красота живет в мире без пользы, я ему нипочем не поверю. Потому что я утверждение в обратном получил. Вот вам и весь сказ. Складно я говорить не учен. Так что вы не обессудьте, ежели что не так.

– Каждый человек чувствует совершенство, – заметил матрос. – Иначе он не человек, а сачок.

– А наша красота, – жалобно сказала пожилая женщина, – нынче увяла.

– Небось обидно? – спросил, старик.

– Да нет! Чего ж там обидно! Ежели бы знать, что от нее была в свое время людям радость, так чего ж обижаться. Обижаться грех. Только вот знать этого я не могу.

– Может, и была, – сказала Саня. – Ты так думай. Тогда тебе легко будет жить, Прасковья.

– Спасибо и на том, – тихо ответила Прасковья, завязывая в узелок пряники.

Один гармонист молчал. Но как бы в ответ на рассказ старика, он снова тихо заиграл и запел:

Слышен звон бубенцов издалека, –
Это тройки знакомый разбег…

– Ну, мне пора на станцию! – сказал матрос и встал. – Счастливо вам оставаться.

– Прощай, сынок! – ответил ему старик. – Так-то тебя никто и не проводит! Вот незадача! Мне, что ли, пойти?

– Сиди, дед! – отозвалась молоденькая женщина, и в голосе ее что-то тихонько зазвенело. – Я его провожу. Вот с ним, с гармонистом.

– Важно! – ответил гармонист и встал. – Проводим мы его с песней. Пожалуйте, товарищ флотский, вперед!

Но матрос пропустил сперва молоденькую женщину и вышел следом за ней. А позади пошел гармонист.

– Ну вот, – сказал старик. – Я не зря про снег поминал. Глядите, как сыплет!

Все взглянули в окно. Крупный отвесный снег валил с неба. Все побелело вокруг. Снег как будто осторожно зажал рот всему живому, – тишина стояла над поселком. Стихли галки, не было слышно паровозных гудков, и только издалека долетал сквозь пелену снега звук гармоники.

1950

Во глубине России

Каждому писателю нет-нет да и захочется написать рассказ совершенно вольно, не думая ни о каких «железных» правилах и «золотых» законах, записанных в учебниках литературы.

Законы эти, конечно, великолепны. Они заставляют подчас еще туманную мысль писателя входить в берега точного замысла и затем уже плавно несут ее к конечному выводу, к завершению книги, подобно тому как река несет свою воду к широкому устью.

Совершенно ясно, что не все законы литературы уже разнесены по параграфам. Существует много способов и приемов живописного выражения мысли, еще не получивших названия.

Лет двадцать назад в Москве показывали так называемую экспериментальную, созданную только для опыта, для пробы кинокартину о дожде. Показывали ее работникам кино, так как думали, что обыкновенный зритель на такой картине будет зевать и уйдет из кинотеатра в полном недоумении.

В картине был показан дождь во всем его разнообразии. Дождь в городе на черном асфальте, Дождь в листве, дождь дневной и ночной, ливень и так называемый грибной, моросящий дождик, «слепой» дождь под солнцем, дождь на реке и на море, воздушные пузыри на лужах, мокрые поезда в полях, великое разнообразие дождевых облаков…