Том 5. Революции и национальные войны. 1848-1870. Часть первая

К 14 июля была занята вся Моравия, кроме Ольмюца, и прусские авангарды достигли Цнайма (в 10 милях от Вены). После сражения при Тобичау (15 июля), доказавшего полную дезорганизацию австрийской армии, Бенедек был отрезан от Дуная, до которого мог теперь добраться только длинным обходным путем в восточном направлении, а прусская главная квартира передвинулась в Никольсбург, в 12 милях от австрийской столицы. В австрийской монархии, которая всегда была лишь непрочным соединением различных народностей, поражение вызвало новый взрыв партикуляристских страстей. Венгрия отказывала правительству в какой-либо помощи до тех пор, пока ей не возвращены будут ее права. Австрия рушилась не столько под ударами врага, сколько под тяжестью вековых грехов своей династии и своих внутренних изъянов.

Надежды Франца-Иосифа на Францию быстро рассеялись. Друэн де Люис советовал ему принять условия Бисмарка, потому что «продолжение борьбы при данных условиях привело бы монархию к гибели, а Наполеон твердо решил не втягивать Францию в войну». Успокоившись с этой стороны, Пруссия не знала удержу. Король выказал чрезмерную требовательность. Как человек умственно ограниченный, он стремился не столько к расширению своего влияния, сколько к увеличению территории. Бисмарку с чрезвычайным трудом удалось его убедить, что, выставляя преувеличенные требования, он рискует испортить все дело. Франц-Иосиф командировал Бейста в Париж, чтобы сделать последнюю попытку. Но император французов, больной, безвольный, лепетал, как ребенок: я не подготовился. «Когда целомудренная Австрия решилась наконец принести в дар Наполеону свою девственность, она нашла Абелара…[187] уже лишенного силы», сказала одна дама Фитцтуму фон Экштедту.

Основные условия мирного договора были набросаны в Париже прусским посланником Гольцем и Наполеоном: Австрия выступает из Германского союза, Северо-Германский союз в военном отношении подчиняется руководству Пруссии, которая получает герцогства Шлезвиг и Голштинию; южногерманские государства образуют отдельный союз. Прусский король был страшно возмущен: он требовал уступки ему части Силезии, Саксонии, Анспаха и Вайрейта. Гольц все же добился от Франции обещания, что она не будет противиться присоединению к Пруссии трех или четырех миллионов населения.

Переговоры, начавшиеся 22 июля в Никольсбурге, чуть было не сорвались по вопросу о Саксонии. Бисмарк требовал, чтобы король Иоганн вступил в Северо-Германский союз. В это время австрийское правительство еще не вполне оставило мысль о возобновлении военных действий, и оно несомненно решилось бы продолжать войну, если бы могло с уверенностью рассчитывать на энергичную поддержку со стороны Франции. Мольтке упорно твердил, что Пруссия, имевшая к тому времени 600 000 солдат под ружьем, готова ко всяким случайностям. Но Бисмарк вовсе не так был в этом уверен: эрцгерцог Альбрехт защищал Дунай во главе 100 000 человек; в южной Германии насчитывалось 100 000 баварских, вюртембергских и баденских солдат, которые с присоединением французского корпуса могли составить грозную силу; вдобавок в прусской армии свирепствовала холера. Кроме того, Бисмарк не был уверен, что Россия останется бесстрастной зрительницей войны или не захочет, по крайней мере, дорого продать свой нейтралитет. Несомненно, Бисмарк руководился весьма здравыми соображениями, когда старался не доводить дела до крайности и склонил короля на уступки, которые, ничуть не ослабляя его торжества, в то же время дали Австрии возможность легче примириться со своим печальным положением. 26 июля были подписаны в Никольсбурге предварительные условия мира, а 23 августа был заключен в Праге окончательный договор[188].

Хотя в последний момент и возник целый ряд затруднений, но было слишком очевидно, что Австрия решится снова попытать счастья лишь после реорганизации своей армии. Франция, задетая в своем престиже, скомпрометированная нерешительностью своей политики, очутилась в изолированном положении. Когда Бенедетти заговорил с Бисмарком о некоторых компенсациях для Франции, последний отнесся к этому предложению с величайшим высокомерием и отказал даже в ничтожном исправлении границ. Он восстановил прежние сердечные отношения с Россией, и теперь приходилось оставить всякую надежду на вовлечение его в невыгодную сделку. «Теперь царствует игольчатое ружье», писал Тайме.