Том 5. Революции и национальные войны. 1848-1870. Часть первая

Впрочем, Николай на этот раз не стал входить в подробности своего проекта; окончательно он раскрыл свои карты при третьей беседе, 21 февраля. По словам императора, он не унаследовал «тех мечтаний, которыми любила тешиться императрица Екатерина»; он не хочет «постоянной оккупации Константинополя русскими», но он не хочет также, чтобы Константинополь был занят англичанами, французами или какой-либо другой великой державой. Он не намерен допустить восстановления Византийской империи или территориального расширения Греции, способного превратить ее в «сильное государство». Еще меньше он потерпит раздел Турции на мелкие республики, которые «послужили бы готовым убежищем для революционеров». Дунайские княжества сохраняют свою независимость под покровительством России. «Аналогичное устройство получают Сербия и Болгария». «Что касается Египта, — продолжал Николай, — я прекрасно понимаю важное значение этой территории для Англии… Если в случае падения и раздела Оттоманской империи вы завладеете Египтом, я не стану делать против этого никаких возражений. То же самое я могу сказать относительно Крита; этот остров вам подходит, и я не вижу, почему бы он не мог войти в состав английских владений». Разговор закончился следующими словами: «Предложите вашему правительству высказать свое мнение по этому вопросу. Я прошу от него не обязательств или формальной конвенции, а свободного обмена мнениями и слова джентльмена. Между нами этого довольно».

Эти заявления вызвали в Лондоне живейшее волнение. Напрасно царь уверял, что «для него не имеет никакого смысла стремиться к дальнейшему расширению своей территории» и что расширение пределов его «и без того обширной» империи угрожало бы только опасностью; напрасно настаивал он, что желает только «продлить существование больного». Если некоторые министры, как Эбердин, делали вид, что придают весьма важное значение этому последнему заявлению, то другие, вместе с сэром Гамильтоном Сеймуром, полагали, что «государь, который с таким упорством настаивал на неминуемом падении соседнего государства, в душе твердо решил, что наступила пора не дожидаться его разложения, а ускорить его».

Миссия князя Меншикова в Константинополе. Не меньшее беспокойство вызывала поездка в Константинополь чрезвычайного посла, миссия которого была объяснена царем сэру Гамильтону Сеймуру в следующих неопределенных выражениях: «Вы видите, как я действую по отношению к султану. Этот господин нарушает свое слово и ведет себя со мною самым невозможным образом; однако я довольствуюсь тем, что отправляю в Константинополь посла, который должен потребовать удовлетворения». Но высокое положение лица, облеченного этой миссией, — бывшего морского министра и финляндского генерал-губернатора, адмирала князя Меншикова— заставило предполагать, что дело идет не о простой «демонстрации»; этого не думали и во Франции, где еще ничего не знали о тайных замыслах царя, но где с величайшим вниманием следили за всеми его ходами и за движениями русских войск на Пруте. Наполеон III и его министр Друэн де Люис были убеждены, что момент кризиса близок. И скоро поведение Меншикова в Константинополе подтвердило их опасения.

Прибыв 28 февраля в турецкую столицу, русский посол сразу повел себя вызывающим образом, отказавшись сделать традиционный визит министру иностранных дел Фуад-эфенди — «лживому» субъекту, с которым он не мог вступить ни в какие переговоры. Таким образом, он принудил турецкого министра выйти в отставку. Через пятнадцать дней Меншиков объявил о своей миссии; он открыто потребовал окончательного решения вопроса о «святых местах» — вопроса, в котором он мог опасаться противодействия только со стороны Франции. Затем под величайшим секретом и в форме ультиматума он потребовал, чтобы турецкое правительство подписало тайный договор, по которому России обеспечивался действительный протекторат над всем православным населением Турецкой империи. Если бы это предложение было принято, царь получил бы право непрерывно вмешиваться в турецкие дела. Зато он предлагал Турции оборонительный и наступательный союз, который должен был обеспечить султана от возможного нападения со стороны Франции. Меншиков требовал от турецкого правительства полного молчания, потому что если бы предложения России сделались известны, они должны были бы вызвать сопротивление и Франции, и Англии, и большинства остальных держав. Но английский посланник, лорд Стретфорд Радклифф, заставил Меншикова полностью раскрыть карты.