Проникнуть в замыслы писателя – это и значит по «лучу света», каким является самый «дух» его произведений, определить, что скрывается за «ставнями» сюжета. В черновиках мотив «луча» варьируется почти так же часто, как мотив «зеркала». Например, читаем: «…Освобожденный луч открывает в мире – мир и гаснет, развеясь…» (Ф. 127. Оп. 1. Ед. хр. 24. Ч. 1. Л. 48 об.). Наброски произведений помогают заглянуть в творческую лабораторию писателя, искавшего (как символисты) путей соединения сущности и видимости. В этом отношении характерен фрагмент архива под названием «Джесси Клермон». Герой – писатель Ферпос Тренган – в луче ставни «увидел болезнь, может быть – смерть» (там же, л. 17). Грин показывает здесь, как могла бы возникнуть картина, сюжетно выражающая представление о страдании, болезни или смерти. Благодаря особому «лучу» на его ладони появилось странное видение: «…Изображение светилось отчетливым опрокинутым рисунком. Оно представляло собой часть комнаты… В постели лежала женщина. Другая женщина стояла возле лежащей…» И если в чертах стоящей было «зажато и скрыто мрачное хотение», то на лицо лежащей «можно было, внутренне улыбаясь, смотреть без утомления, сколько угодно…» (там же, л. 12 об., 14, 14 об.). Характерно, что это «изображение», отвечавшее представлению о болезни, исчезло совсем, когда Тренган «открыл ставни», и на стене его комнаты появилось зеркальное отражение обыденных реалий другой стороны улицы: «опрокинутая вывеска, – холст с синими буквами» (там же, л. 14 об.). «Загадочное отражение обращало ко мне тайный смысл свой», – обобщает герой свои ощущения, т. е. как бы «внутренний толчок», явившийся тогда «только деятельным предчувствием» (там же, л. 18).
Нарочитая произвольность соединения в одной сцене обыденного отражения («опрокинутая вывеска») и «изображения», возникшего благодаря свойствам особого «луча», – это и есть метод Грина: видеть «все, что он хочет… там, где хочет» (говоря словами Дэзи). При таком способе видения «психология героев становится ясной из событий, происходящих вне, а не внутри сознания действующих лиц», – как писал о психологизме Грина Ц. Вольпе (в предисловии х книге «Рассказов» писателя, вышедшей в 1935 г.). Критик удачно назвал такой метод «кинефикацией»: перевод вовне перипетий собственно духовной жизни героев. С этой точки зрения представляет интерес и спор в романе о свойствах улыбки леонардовской Джиоконды. «Эта женщина, – говорит, например, Джесси, – напоминает дурную мысль, преступную, может быть спрятанную, как анонимное письмо, в букет из мака и белены. Посмотрите на ее сладкий, кошачий рот!» И Детрей тоже не жалует знаменитую итальянку: «Мне кажется, что она может предать и отравить». Конечно же, в таких суждениях сказывается «присутствие» в романе ядовитых «лучей», исходящих от Моргианы, отравляющих, искажающих восприятие. В том, как Джесси и Детрей видят Джиоконду, просвечивает в первую очередь и х внутреннее состояние, в котором доминируют предощущения, догадки, психологические прозрения.
Несмотря на «хороший конец», роман, в котором героиня на протяжении почти всего повествования борется со смертью, как бы концентрирует в себе дух угасания (чем подготавливается «плохой конец» в романе «Дорога никуда»). Это ощущение особенно сильно чувствуется в черновиках.
Дорога никуда*
Роман. Впервые опубликован в издательстве «Федерация». – М., 1930. – 391 с. Печатается по этому изданию. Критики встретили роман с недоумением или вовсе враждебно. В статье под названием «Никудышная дорога» некий рецензент (скрывшийся под литерами «Ал. М.») писал: «…„Федерация“ выпустила новый роман наиболее талантливого из „иностранцев“, известного, даже маститого А. С. Грина… Происходят грандиозные социальные и экономические сдвиги в СССР… а Грин рассказывает об обычных приключениях авантюрных романов, протекающих… в социальном отношении – в безвоздушном пространстве… Но при чем тут все-таки Федерация объединения советских писателей?!» (Сибирские огни. – Новосибирск, 1930. № 7. С. 123–124). И все же роман вновь вышел отдельным изданием в 1935 г. – М.: Сов. писатель. – 451 с. В последующем он разделил участь многих произведений А. Грина, не публиковавшихся более 20 лет. Только с 1957 г. роман регулярно стал издаваться.