Том 5. Статьи

Тот, кто – подобно Кропоткину – не видит иного источника власти, кроме государства и буржуазного социального порядка, не должен называть себя анархистом. Чтобы отрицать это государство и этот социальный порядок и бороться с ним и хорошо бороться, достаточно быть социалистом. И Энгельс всецело прав, когда он характеризует грядущую победу социализма, как падение государства. Согласно толкованию Энгельса, государство было официальным представителем всего общества, но в сущности оно было представителем интересов только тех классов, которые в данную эпоху являлись господствующими: граждан-рабовладельцев в древности, феодалов-дворян в средние века, буржуа в наше время. Делаясь, наконец, фактически представителем всего общества, оно, тем самым, становится излишним. Когда уже нет общественного класса, который нужно держать в угнетении, когда устранены вместе с классовым господством и борьбой за личное существование, разнообразные столкновения и эксцессы, тогда подавлять более нечего и не требуется особой подавляющей власти государства. Первый акт, в котором государство выступило бы действительным представителем всего общества – овладение от имени общества средствами производства вместе с тем и последний акт государства. Функции государства уничтожаются одна за другой. Нет необходимости управлять лицами: остается только организация процессов производства. Государство постепенно перестает существовать. Это утверждение Энгельса формально неопровержимо: овладение от имени общества средствами производства, несомненно, повлечет за собой падение буржуазного государства, и дальнейшее развитие социалистического общества в связи с ростом технической культуры поведет человечество по пути дальнейшего освобождения, но тем не менее победа социализма освободит личность не до конца. Природа власти коренится в условиях моего существования, как эмпирической личности. Эта точка зрения далека от аскетизма, в силу которого индивидуум смотрит на мир и на мировую эволюцию, как на злое начало, всецело чуждое свободе. Наоборот, история раскрывает нам пути и ведущие к свободе: мы не должны игнорировать мировой истории, но мы не можем закрыть глаза на неполноту освобождения, о котором мечтают позитивисты, примирившейся с миром данным.

Проблема свободы, выдвинутая в плане социальном такими анархистами, как Бакунин и Кропоткин, теперь является для нас в ином свете. Мы переходим от формального анализа этой проблемы к рассмотрению ее сущности. Однако – в противоположность философам, которые, увлекаясь спекулятивной метафизикой, игнорировали план социальных отношений, мы постараемся найти основания для синтетического взгляда на свободу.

Самым мудрым из анархистов-позитивистов приходится признать Макса Штирнера. Его книга «Der Einzige und sein Eigentum» едва ли не самая блестящая и остроумная попытка обосновать анархические идеи на позитивном миропонимании. Один из современных марксистов окрестил Бакунина «декадентом утопизма». Мне кажется, что это прозвище более применимо к Штирнеру, чем к нашему русскому «верующему атеисту». В самом деле, Штирнер утверждал эмпирическую личность, как самоцель. Несомненно, что эта идея является характерной для психологии декадента.

«История искала – говорит Штирнер – человека: но человек – это я, ты, мы. Его искали, как мистическое существ о, как существо божественное, – сначала, как Бога, а потом, как человека (человечность, гуманность, человечество), но он отыскался, как отдельный, конечный и единственный индивид».

Нужно отдать справедливость Штирнеру: он не уклонился с пути, на который однажды вступил. Его «социальная система» составляет непреходящую идейную ценность, как попытка разрушить систему морали, выдвинутую христианскою церковью. В то время как Прудон, а также Кропоткин и новейшие эпигоны анархизма пытались замаскировать свою идейную слабость то понятием «естественного договора», то каким-то естественнонаучным прогнозом, Штирнер угадал одного из главных врагов личности-обязательную мораль – и нанес ему существенный удар.

Значительность Штирнера, как мыслителя, объясняется его настойчивым стремлением обострить противоречия; и в то время как более робкие умы не умеют быть последовательными и обнаруживают свою неуверенность, выдвигая в конце концов старую идею правовой нормы, как это сделал, например, Прудон, предложив формулу «договоры должны быть выполнены» – он, Штирнер, остается верен себе.

Право – по мнению Штирнера – является понятием религиозным, а так как эмансипация индивидуума предполагает отрицание всякой религии, то и право должно быть отвергнуто. Во имя самобытности индивидуума Штирнер восстает против всякого права, как начала абстрактного: всякая абстракция, всякое обобщение удаляет личность от ее единственной цели – утвердить себя, как центр данного эмпирического мира. Во имя этой же цели Штирнер раскрывает свой атеизм.