Том 5. Статьи

Он чувствует мир – и это раскрыто в романе до конца – как огромный конгломерат смутных психических сил, которые взаимно влекутся и отталкиваются, ищут близости и боятся ее, стремятся быть похожими и не решаются отразить друг друга зеркально. Люди не одиноки в представлении Жюля Ромэна, но это единство всех определяется не абсолютным началом любви, как думали романтики, а тем слепым инстинктом, который влечет все живое в неизвестную ночь, называемую смертью.

II.

Царица-Скука, покорившая современность, пленила и Жюля Ромэна, но Ромэн-поэт, и его печаль сложна, и с нею надо считаться. В прошлом году Ромэн напечатал книгу «Un etre en marche» В пей та же тенденция, что и в романе «Mort de Quelqu’un», но в лирике есть то несказанное, что оправдывает идейную бедность и душевную усталость поэта.

Как поэт, Жюль Ромэн понимает, в чем его чары и в чем его слабость.

Mon amo ne salt plus entendre les paroles;
Elies passent en moi sans quo je les eonnaisse;
Elies sont trop a moi pour me parler encore:
Je les contiens et les ignore comme un sang.

Это почти та же тема, которая волновала Тютчева, когда он писал свое «Silentium», и это тот же вздох, который вырвался из груди Верлэна, когда он прошептал:

«Silence! Silence»…

Когда же Ромэн решается произносить слова, сочетать их ритмически, открывая новые гармонии, наслаждаясь неожиданными аллитерациями и дерзкими ассонансами? Произносить слова Ромэн осмеливается лишь тогда, когда ему внятен бывает ритм улицы, толпы, города, площади… Он верит в какую то душу, которая вне его и над ним. Она воплощается в коллективе, а он – человек – лишь должен благоговейно прислушиваться к биению этого огромного сердца. Что он сам по себе – этот маленький и слабый человек? Ничто… Ничто…

Только в тот час, когда он касается своим плечом таинственного прохожего, когда перекресток вырастает перед его взглядом и улица увлекает его вдоль цепи синих фонарей, – только тогда жизнь становится значительной в ее неосознанной силе.

Личность – это дым, призрак; бессмертно только то, что не лично, – вот мысль Ромэна. И сам человек, как его кровь, не имеет ни начала ни конца. Существует лишь единый поток жизни и смерти, вечный порыв творчества и непрестанная смена обличий. «Mon sang n’a pas de fin ni de commencement», – признается поэт.

Вот человек выходит на улицу, и он уже растворился в ней, смешался с ее молекулами и уже не может быть самим собою.

Je puis croure а jamais que je suis immobile;
La rue, ayant mon corps, remue et va quand meme.
Je suis le cavalier qui dort sur son chevai…

У человека нет ни слуха ни зрения. Он слышит и видит, как эта толпа, которая растет и падает, созидает и разрушает. Но сам по себе он слеп, слеп, слеп…

«Les yeux n’ont pas de regard;
Ils ne voient rien».

Возникает душа иная, душа коллектива, – мысль, которую не раз высказывали философы и которую формулировал точно и определенно Н. О. Лосский. И поэт говорит:

«J’ai mon ame en haut de moi».

Толпа – сложное существо, пьяное и танцующее. Человек подчиняется ритму этого танца. Но в то же время мы, люди, спим в глубине корабля, спим до зари, когда волны качают легкое судно. Мы – и корабль, и моряки. Мы – движение и материя. Мы не более отделены от улицы, чем наша нога от нас. Вот я наступаю ногою на тротуар и чувствую при этом боль. Моя нога, не видя меня, как слепая собака, грызет и терзает меня.

Таковы, образы и темы Жюля Ромэна. Жюль Роман, повидимому, сознательно игнорирует одну тему – тему любви к женщине. Но эта тема, отвергнутая лириком, мстит за себя и неожиданно возникает в новой личине. Улица, как женщина, влечет к себе поэта. И, перечитывая стихи Ромэна, такие сложные ритмически, начинаешь чувствовать иногда в их гармонии что-то чувственно-любовное. И вот ночная улица, с рядом белых и черных домов, притягивает к себе сердце. Мертвые звуки снова оживают; вновь звучат уже отзвучавшие шаги; тела, проскользнувшие и канувшие куда-то, вновь таинственно и незримо присутствуют. Человек погружается в это вместилище жизней. Он отдает ему свои силы, свое тело, чтобы бросить в его глубину новое семя, оплодотворяющее жизнь.

Но почему же веет «мировою скукою» от признаний поэта? Я думаю, что причина этого в больном и утомленном сердце Франции, верным сыном который является Жюль Ромэн. Оп устал, как устало современное европейское общество; он скучает, потому что психологизм, лишенный глубоких корней и почвы, не оправдывается жизнью.