Том 5. Стихотворения 1941-1945. Статьи

Это, видите ли, тенденциозная критика привыкла прежде всего искать в произведениях искусства легко обнажаемые идейные корни, не стесняясь срывать «пышную корону» и искусственно обнажать художественное произведение от листьев, сводя его «к единой тенденции, всегда скучной».

«Такая критика – ужас нашего времени, – восклицает Андрей Белый, – и не только нашего: в прошлом, – говорит он, – подлинную идейность литературы русской унижала она требованием идейных прописей…»

Тенденциозная критика искони отвергала радугу красок искусства; радуга красок, по ее мнению, заслоняла идейный свет. Так, тенденциозная критика создавала «светлую» личность автора; чем «светлей», тем бесцветней. Радугой красок попрекала она Фета; Фет для нее – [поэт цветов, бабочек. Некрасов – поэт] «светлой идеи». Между тем если уж говорить об идее, то «идея» Некрасова не поднимается выше идеи вполне честного, вполне неоригинального человека своего времени; идеи же Фета все время парили на высотах философского обобщения.

Что идея Некрасова в сравнении с идеями «парящего на высотах» Фета есть идея «вполне неоригинального человека», это еще у Андрея Белого, пожалуй, мягко сказано. Сам Фет, как известно, в послании к Некрасову выразился куда энергичнее:

   На рынок! Там кричит желудок,
   Там для стоокого слепца
   Ценней грошовый твой рассудок

(!)   Безумной прихоти певца.

   Там сбыт малеваному хламу,

   На этой затхлой площади, –
   Но к музам, к чистому их храму,
   Продажный раб (?!), не подходи!

   Влача по прихоти народа

   В грязи низкопоклонный стих,
   Ты слова гордого, свобода,
   Ни разу сердцем не постиг.

«И это – по справедливому замечанию поэта-борца П. Я. - имел развязность говорить человек, который действительно всю жизнь низкопоклонничал перед сильными мира (о чем свидетельствует отдел многочисленных од), „свободу“ же обнаруживал единственно в том, что людей „толпы“ не называл иначе, как глупцами и подлецами!»

Несмотря на подчеркнутое пренебрежение А. Белого к «светлым личностям», которые берутся храбрым апологетом поэзии «о цветах и бабочках» в иронические кавычки, я позволю себе и относительно идей Фета сослаться на мнение П. Я. – Об идеях этих, по словам П. Я.,

панегиристам Фета лучше не упоминать…

Махровый цветок, пышно расцветший в теплице помещичьей усадьбы, поэзия Фета на самом деле совершенно безыдейна, – и не трудно понять тот гнев, который она не раз вызывала в людях 60-х годов, в тот острый момент, когда борьба идей только что вышла из тиши литературных кабинетов на широкую арену жизни. (Очерки русск[ой] поэзии, 202.)

Обратимся, однако, к Андрею Белому.