Том 5. Взвихрённая Русь

...расправляли серебро для игрушечной стены моей... — Стены в квартире Ремизова были украшены игрушками и рисунками, приклеенными к обоям и посвященными, главным образом, Обезвелволпалу. См. первоначальный печатный текст «Манифеста» Обезвелволпала: «Есть асычий нерукотворный образ — на голове корона, как петуший гребень, ноги — змеи, в одной руке — венок, в другой — треххвостка — на стене написан в рост человечий в Петербурге, на Васильевском острове, д. 31, кв. 48, на самом на верху, куда и вода не подымалась и носить дрова отказывались, где только жили люди да гулял ветер» (Ремизов А. Ахру. Берлин; Пб.; М, 1922. С. 49 — 50). Настенные рисунки были украшены аппликациями из «серебряной» оберточной бумаги из-под чая. См. фотографии интерьера последней квартиры Ремизова: Ремизов А. Альбом. 1920 — 1950. — ИРЛИ. Ф. 256. On. 1. Ед. хр. 54. Л. 12 — 17.

С. 514. Шапошников] — [без стихов] за повинностью... — В архиве M. Горького хранится рекомендательное письмо Ремизова от 12 января 1921, представляющее поэта H. А. Шапошникова, с приложением его шуточного пропуска-удостоверения в том, что он — «Пищик Посол из Обезьяньей великой вольной палаты» (ИМЛИ. Архив. А. М. Горького. КГ-П. 65.10.7).

С. 515. Читал ~ «о человеке, звездах и о свинье». — Сохранились рисованные автором афиши выступлений Ремизова в «Доме Искусств» в 1920 г. (РГАЛИ. Ф. 420. On. 1. Ед. хр. 47. Л. 1 — 6). Эссе «О человеке, звездах и свинье» впервые опубл.: Сб. Дом искусств. № I. Пб., 1921.

С. 516. Рассказывав о Достоевском... — Возможно, на основе этой лекции возникло эссе «Огненная Россия» (опубл. впервые: Дом литераторов. Пушкин... Достоевский. Пб., 1921. № 16). Позднее текст включен в кн. «Взвихренная Русь»).

«Яблоки». — Рассказа с таким названием не выявлено.

С. 517. Вечером на «Короле Лире». — Речь идет о спектакле «Король Лир»

B.Шекспира в Большом Драматическом театре. См. письмо Ремизова к Блоку — председателю режиссерского управления театра от 6.IX.1920 (возможно, публикаторы письма неправильно прочитали дату): «Дорогой Александр Александрович! Дайте, если можно, билет на 1-ое представ<ление> б<ывшего> К<ороля> Лира для Серафимы Павловны. О себе прошу: мне все равно куда, в ложу ли, под ложу ли. Какой знак билетный? Теперь с Троицкой близко» (Александр Блок. Новые материалы и исследования. Кн. 2. М, 1982 (Лит. наследство. Т. 92).

«Заячьи сказки». — Над циклом «Заячьи сказки» Ремизов работал в 1916 — 1918 гг. Первая публикация цикла: Игра. 1918. № 2. Напряженное ожидание разрешения на выезд отражено в дарственной надписи жене на кн. «Ё. Заяшные сказки тибетские» (Чита, 1921): «С этой книгой связано наше ожидание: что решит наша судьба — останемся в Петербурге или уедем. И уехали» (Каталог. C.21).

С. 518. В этой квартире... — Запись сна С. П. Ремизовой.

С. 521. ...в 3 часа ночи поезд... — Ср. фиксацию событий отъезда в кн. «Огненная память», где цитируются личные записи Ремизова: «В ночь перед отъездом, 5-го августа: „как не хотелось уезжать. Всю ночь продумал: не хотелось. Но потом как оборвало, а у С. П. открылось на границе: ей так не хотелось расставаться“. Целый день в Петербурге ушел на переезд с одного вокзала на другой, на формальности и на обыск. Потом переехали в Ямбург, где поезд простоял весь день и всю ночь. Дорога продолжалась пять дней. В Нарве — одиннадцатидневный карантин. И только утром 23 августа Ремизовы добрались до Ревеля. В 1921 году А. М. было всего 44 года. Но и тогда, сильно близорукий, он всего боялся, чувствовал себя потерянным. „Утром до обеда меня гоняли иа вокзал выгружать багаж (11.VIII). Переходил по мосту через Нарову — это для меня такой ужас: что хотите, только не переходить мост...“; „12.VIII — заставили мыть пол. Мне это ничего не значит, я и натирать могу. Только бы не переходить мост!“ 18 сентября Ремизовы покинули Ревель, а 21.IX. 1921 приехали в Берлин» (Резникова. С. 61).

С. 521. ...стоят до 8 часов зря... — См. воспоминания Ремизова о переходе границы: «И разве могу забыть я холодный августовский вечер. А это было в день смерти Блока. Наш телячий поезд по пути к Нарве, нейтральная зона: на той стороне солдат в щегольской английской форме, сапоги по поле, а на этой — наш русский. И каким нищим показался мне этот красноармеец. И вдруг я услышал за спиной голос: «Прощайте, товарищ!» И этот голос прозвучал отчетливо, в нем было такое кипящее — из рассеченного сердца последним словом. И на это последнее слово — Россия! — я весь вздрогнул. Я видел, как красноармеец как-то с затылка неловко снял свой картуз, я видел, обернувшись, — я встретил, и не забуду, глаза — дальше и сверху глядели они, горя, и я узнал этот голос, — над раскрытой могилой» (Подстриженными глазами. С. 15).