Том 5

И далее следует ряд «превосходнейших мыслей и проницательнейших суждений» по поводу бранденбургско-прусской истории и народного суверенитета — мыслей и суждений, заставивших соседнего публициста от избытка конституционного блаженства и доктринерского упоения позабыть о всех земных страданиях.

«Когда великий курфюрст^{91} оставил без внимания прогнившие сословные элементы, зараженные ядом французской безнравственности» (право первой ночи было, впрочем, постепенно похоронено именно «французской безнравственной» цивилизацией!), «когда он даже (!) сокрушил их» («сокрушить» что-либо — без сомнения, наилучший способ оставить это без внимания), — «тогда весь народ восторженно приветствовал его, проникнутый глубоким нравственным чувством, что этим укрепляется немецкое и в особенности прусское государственное здание».

Восхитительно это «глубокое нравственное чувство» бранденбургских мещан XVII века, которые в глубоком предчувствии своих барышей восторженно приветствовали курфюрста, когда он нападал на их врагов, феодалов, а им самим продавал привилегии, — но еще более восхитителен «здравый рассудок» и «проницательное суждение» г-на Баумштарка, усматривающего в этих восторгах проявление «народного суверенитета»!

«В те времена не было никого, кто не выражал бы свою преданность этой абсолютной монархии» (потому что иначе он был бы наказан палками), «и великий Фридрих никогда не достиг бы такого значения, если бы он не опирался на истинный народный суверенитет».

Народный суверенитет палки, крепостного права и барщины — вот что такое для г-на Баумштарка истинный народный суверенитет. Откровенное признание!

От истинного народного суверенитета г-н Баумштарк переходит теперь к ложному.

«Но наступили другие времена, времена конституционной монархии».

Это доказывается длинной «конституционной тирадой», сводящейся вкратце к тому, что с 1811 и до 1847 г. народ в Пруссии все время требовал конституции, но никогда не республики (!), за чем следует непринужденное замечание, что и от последнего республиканского восстания в Южной Германии «народ с негодованием отшатнулся».

И отсюда, совершенно естественно, вытекает, что второй вид народного суверенитета (правда, его уже нельзя назвать «истинным») есть «собственно конституционный».

«При этом виде народного суверенитета государственная власть делится между королем и народом, это — поделенный народный суверенитет» (пусть «философы государственного права от Платона и ниже вплоть до Дальмана» объяснят нам, что это такое); «он должен принадлежать народу целиком и безусловно (!!), но, однако, без ущерба для законной власти короля» (какими законами определяется в Пруссии эта власть после 19 марта?). «Тут имеется полная ясность» (особенно в голове депутата Баумштарка); «это понятие установлено историей конституционной системы, и ни у кого не может больше быть сомнений по этому поводу» (к сожалению, «сомнения» снова начинают возникать, когда читаешь речь депутата Баумштарка).

И, наконец, «существует третий вид народного суверенитета — демократически-республиканский, который должен покоиться на так называемой широчайшей основе. Какое это злополучное выражение — широчайшая основа!»

Против этой широчайшей основы и «поднимает» г-н Баумштарк свой «голос». Эта основа ведет к распаду государств, к варварству! У нас нет Катонов, которые могли бы дать республике нравственный фундамент. И тут г-н Баумштарк начинает так громко трубить о республиканской добродетели в старый, давным-давно испорченный и усеянный трещинами рог Монтескьё, что соседний публицист в порыве восторга начинает вторить ему и, к изумлению всей Европы, блистательно доказывает, что «республиканская добродетель и ведет как раз… к конституционализму»! Но г-н Баумштарк тут же перестраивается на другой лад, и вот оказывается, что отсутствие республиканской добродетели тоже ведет к конституционализму. О блестящем эффекте этого дуэта, в котором после ряда душераздирающих диссонансов оба голоса сливаются, в конце концов, в примирительном аккорде конституционализма, читатель сам может составить себе представление.

Наконец, после довольно пространных рассуждений, г-н Баумштарк приходит к выводу, что министры не внесли, в сущности, «никакой настоящей оговорки», а сделали только «небольшую оговорку относительно будущего», и в заключение становится сам на широчайшую основу, заявив, что единственное спасение Германии — в демократически-конституционном строе. При этом «мысль о будущем Германии овладевает им» настолько, что он разражается восклицанием: «Да здравствует, трижды да здравствует народно-конституционная наследственная германская королевская власть!».

Поистине, он был вправе сказать: эта злополучная широчайшая основа!

Затем выступило еще несколько ораторов с обеих сторон, по после депутата Баумштарка мы уже не решаемся сообщать о них нашим читателям. Отметим еще только одно: депутат Ваксмут заявил, что в основе его кредо лежит тезис благородного Штейна: воля свободных людей — незыблемая опора каждого трона.