Том 5

И почему бы польским евреям не быть истинными немцами? Разве они не говорят «в семейном кругу, как и их дети с ранних лет, по-немецки»? И вдобавок еще на каком немецком языке!

Впрочем, мы обращаем внимание г-на Штенцеля на то, что он мог бы подобным же образом претендовать на всю Европу и половину Америки, даже на часть Азии. Немецкий язык, как известно, является языком евреев всего мира. В Нью-Йорке и в Константинополе, в Петербурге и в Париже, «евреи в семейном кругу, как и их дети с ранних лет, говорят по немецки», и часть из них — на более правильном немецком языке, чем «соплеменные» союзники «нетцких братьев» — познанские евреи.

Доклад и дальше изображает национальные взаимоотношения возможно менее определенно и, по возможности, в выгодном свете для мнимого полумиллиона немцев, состоящего из польских немцев, «нетцких братьев» и евреев. Земельные владения немецких крестьян больше-де по своим размерам, чем земельные владения польских крестьян (мы увидим, как это получилось). Со времени первого раздела Польши вражда между поляками и немцами, особенно пруссаками, будто бы возросла до крайних пределов.

«Введением своих особенно твердо урегулированных государственных и административных устройств» (ну и язык!) «и строгим их применением Пруссия особенно ощутимо нарушила старинные права и исконные учреждения поляков».

До какой степени эти «твердо урегулированные» и «строго применяемые» мероприятия достопочтенной прусской бюрократии «нарушили» не только старинные обычаи и исконные учреждения, но и всю общественную жизнь, промышленное и земледельческое производство, торговлю, горное дело, словом, все без исключения общественные отношения, — об этом смогли бы порассказать удивительные вещи не только поляки, но и остальное население Пруссии и, в особенности, мы, жители Рейнской провинции. Но г-н Штенцель говорит тут даже не о бюрократии 1807–1848 гг., а о бюрократии 1772–1806 гг., о чиновниках из среды самого доподлинного, заядлого пруссачества, низость, подкупность, алчность и жестокость которых нашли такое яркое выражение в изменах 1806 года. Эти чиновники якобы защищали польских крестьян против дворянства и встретили одну только неблагодарность; правда, эти чиновники должны были бы почувствовать, «что ничто, даже дарованное и навязываемое добро, не вознаграждает за потерю национальной независимости».

Мы также знакомы с манерой «все даровать и навязывать», которая еще и в последнее время была присуща прусским чиновникам. Какой житель Рейнской провинции не имел дела со свеже импортированными старопрусскими чиновниками, не имел случая дивиться этому ни с чем не сравнимому кичливому зазнайству, этой бесстыдной манере всюду совать свой нос, этому сочетанию ограниченности и непогрешимой самоуверенности, этой безапелляционной грубости! У нас, правда, господам старопруссакам в большинстве случаев скоро сбивали спесь; в их распоряжении не было ни «нетцких братьев», ни тайного судопроизводства, ни прусского права, ни телесных наказаний, и из-за отсутствия последних кое-кто даже умер с горя. По как они хозяйничали именно в Польше, где могли, сколько душе угодно, применять телесные наказания и прибегать к тайному судопроизводству, — это мы и без рассказов можем себе представить.

Одним словом, прусский деспотизм сумел снискать себе такую любовь, что «уже после битвы при Йене ненависть поляков проявилась в форме всеобщего восстания и изгнания прусских чиновников». Тем самым на время прекратилось хозяйничанье чиновников.

Но в 1815 г. это хозяйничанье возобновилось в несколько измененном виде. «Реформированное», «образованное», «неподкупное», «лучшее» чиновничество попыталось добиться успеха у этих строптивых поляков.

«Но и с созданием великого герцогства Познанского не удалось установить доброго согласия, так как… прусский король ни в коем случае не мог тогда пойти на то, чтобы дать отдельной провинции совершенно самостоятельную организацию и превратить свое государство до известной степени в союзное государство».

Итак, прусский король, по словам г-на Штенцеля, «ни в коем случае не мог тогда пойти» на выполнение своих собственных обещаний и венских договоров!![191]

«Когда в 1830 г. сочувствие польского дворянства варшавскому восстанию вызвало опасения и с тех пор стала проводиться обдуманная политика, сводившаяся к тому, чтобы путем проведения некоторых мероприятий (!), а именно путем скупки, раздробления и раздела польских поместий между немцами, понемногу совершенно покончить, главным образом, с польским дворянством, — тогда озлобление последнего против Пруссии возросло».

«Путем проведения некоторых мероприятий!» Путем запрещения продавать с молотка земельные участки полякам и другими подобными мероприятиями, которые г-н Штенцель всячески стремится приукрасить.