Том 5

Ни в каком другом вопросе голос народа не прозвучал столь решительно. Ни в каком другом вопросе господа правые не признавались так открыто, что они выступают за дело, которое нельзя защищать. Ни в каком другом вопросе интересы Германии не были столь бесспорны, столь ясны, как в этом. Национальное собрание вынесло решение: оно произнесло себе и созданной им так называемой центральной власти смертный приговор. Будь у Германии свой Кромвель, он не преминул бы появиться со словами: «Вы не парламент! Именем бога, убирайтесь вон»![241]

Говорят, будто левые намерены выйти из состава Собрания. О, если бы они обладали мужеством, эти бедные осмеянные левые, испытавшие на себе кулаки большинства и вдобавок за это же призванные благородным Гагерном к порядку! Никогда еще меньшинство не третировалось так нагло и последовательно, как эти франкфуртские левые третируются благородным Гагерном и его 250 героями большинства. Если бы только они обладали мужеством!

Из-за недостатка мужества гибнет все движение в Германии. Контрреволюции в такой же мере не хватает мужества для решительных ударов, как и революционной партии. Вся Германия — стоит ли она на стороне правых или левых — знает теперь, что нынешнее движение должно привести к жестоким столкновениям, к кровавым боям — будет ли это в целях его подавления или же в целях его завершения. Но вместо того чтобы мужественно идти навстречу этим неизбежным боям, вместо того чтобы несколькими быстрыми, решающими ударами довести их до конца, обе партии — и партия контрреволюции, и партия движения — вступают в форменный заговор с целью отсрочить эти бои на возможно более долгое время. И именно эти постоянные мелкие уловки, эти уступочки и полумеры, эти попытки компромисса виной тому, что невыносимость и неопределенность политического положения повсюду привели к бесчисленным разрозненным восстаниям, с которыми может быть покончено лишь путем кровопролития и ограничения завоеванных прав. Именно эта боязнь борьбы вызывает тысячи стычек, придает 1848 году неслыханно кровавый характер и настолько усложняет положение борющихся партий, что конечная битва неминуемо будет особенно ожесточенной и опустошительной. Но «мужества нет у наших добрых знакомых»! Этой решающей борьбы за централизацию и демократическую организацию Германии никак нельзя избежать. Вопреки всяческому затушевыванию и компромиссам, борьба эта с каждым днем все более приближается. Завязка драмы в Вене, Берлине, в самом Франкфурте толкает к развязке. И если все должно погибнуть из-за немецкой трусости и нерешительности, тогда нас спасет Франция. В Париже теперь созревают плоды июньской победы: роялисты берут верх над Кавеньяком и его «чистыми республиканцами» и в Национальном собрании, и в печати, и в клубах; легитимистский Юг угрожает всеобщим восстанием; Кавеньяк вынужден прибегнуть к революционному средству Ледрю-Роллена — к департаментским комиссарам с чрезвычайными полномочиями; лишь с величайшим трудом Кавеньяк со своим правительством устоял в субботу на заседании палаты. Еще одно такое голосование, и Тьер, Барро и компания — люди, в интересах которых одержана была июньская победа, — получат большинство, Кавеньяк будет брошен в объятия красной республики, и разгорится борьба за самое существование республики.

Если Германия по-прежнему будет оставаться в нерешительности, тогда эта новая фаза французской революции послужит одновременно сигналом к новому взрыву открытой борьбы в Германии — борьбы, которая, надо надеяться, поведет нас несколько дальше и, по меньшей мере, освободит Германию от традиционных оков прошлого.

Написано Ф. Энгельсом 19 сентября 1848 г.

Печатается по тексту газеты

Напечатано в «Neue Rheinische Zeitung» № 107, 20 сентября 1848 г.

Перевод с немецкого

ВОССТАНИЕ ВО ФРАНКФУРТЕ [242]

I

Кёльн, 19 сентября, 7 часов вечера. Германо-датское перемирие породило бурю. Во Франкфурте разразилось кровопролитное восстание. Честь Германии, преданную Национальным собранием прусскому министерству, с позором ушедшему в отставку, защищают ценой собственной жизни рабочие Франкфурта, Оффенбаха и Ханау, а также крестьяне окрестных деревень.