Как это бывает, пересказ того разговора с Михал Адамычем прерывался у нас интересными спорами и обычной застольной болтовней; Кевин – надо отдать ему должное – не вспыхивал, как всякий рьяный прогрессист, а размышлял, размышлял, потом говорит:
«Согласен, конечно же дремлет еще зверь в человеке, дремлет – жаль, что часто просыпается… но мысли твоего, Володя, знакомого до того консервативны, хоть и своеобразны, что охота вусмерть надраться… боюсь, что это тост… врежем за ваш великий и могучий, салют!»
34
Я снова отменил ко всем чертям абсолютно все свои дела; чтобы дядюшка не пронюхал адрес моей квартирки, валялся с неделю у предков, зализывал раны; сами предки ишачили, так что можно было безмятежно подрыхнуть, как в детстве после спасения от ангин и гриппов, а проснувшись, обмозговывать сложности жизни; правда, я моментально очумевал от предполагаемых деталей свала за бугор, размножавшихся со скоростью бактерий жуткой хвори; к тому же мерещились черт знает какие неприятности; потому что поганые обстоятельства настоящего сами собой мгновенно оборачивались в проклятом будущем всяческими ударами, крушениями планов, провалами дел, потерей всего, что было; но вот что я заметил: когда лбом упираешься в стенку, в предел, за которым ты даже не букашка, а всего лишь некая, надеющаяся на случайность, элементарная частица неупорядоченного хаоса, до лампы которой все былые твои расчеты и прикидки, то плевать тебе на страхи и мечты – ты принимаешься за быстрое разрешение самых насущных дел.
Вот я и вынужден был прикинуть вроде бы верный и твердый план основных действий, толково решавших все проблемы, если, разумеется, подфартит… планы, думаю, планами, а случаю тем не менее класть на все наши предвидения и расчеты… это я знал по картишкам.
Судьба моя, выходит дело, так досаморазвивалась, так вынуждала меня, раба своего, не тяня резину, следовать ее веленью, что – исключительно ради успеха авантюры – ситуация личной моей жизни и весь тутошний хаос обязывали меня взять и пропасть – бесследно сгинуть; тем более с детства мне была известна знаменитая аксиома лубянских гуманистов: «нет человека, нет проблемы»; она успешно решала и, к сожалению, продолжает решать все процессуальные и практические проблемы – от борьбы с политическими врагами до замуровывания в цемент непокорных конкурентов.
Послал ко всем чертям радужный один вариант женитьбы на порядочной забугровой дамочке без колуна за пазухой, располагавшей, как сказал знакомый, большой сводник, к женским прелестям на общем ложе; естественно, расстался я и с мечтой о спокойной, без всякого риска, переправке дипбагажом всей своей ценной заначки за бугор; ясно было, что сей вариант – не проханже… связи с дамочкой не скрыть… если не сам дядюшка, берегущий честь банды, то стоящие над ним крутые урки не дадут мне свалить – ни за что не дадут… кто-кто, а они так достанут, что хрена с два выскользнешь, племяш Вованчик, из дотошных ихних грабок… заставят переводить как падлючьи свои вопросы, так и выпытываемые у должничков ответы… ну а потом быки, из бывших боксеров, борцов, стреловиков и штангистов, расположат тебя, еще тепленького, в цементном растворе или сожгут в котельной гондонной фабрики…
Не знаю, были ли напрасными эти мои страхи; я валялся и прикидывал варианты полного исчезновения из списков живущих в бывшей империи зла, воспрянувшей к новым, спасительным на этот раз вершинам капиталистического добра… перестраивайтесь тут, решаю, без меня… по мне-то – лучше быть мертвым, чем жить не в жилу… пусть я бабки добывал незаконно, зато не рэкетировал, не грабил, не мочил – всего лишь заработал на независимость жизни от проклятья отчужденного труда.